и заняла одно из двух кожаных кресел.
Он сел на второе и уставился в чашку.
— У тебя повсюду цветы, — усмехнулся Синицын.
В чашке плавал бутон, распуская свои лепестки под действием температуры.
— Нравится? — спросила она.
Он долго смотрел на неё, в глубинах карие глаз зарождался какой-то особенный блеск. И Алина подумала, что ей бы хотелось увидеть его настоящего…
— Очень, — ответил Костик и взял один яркий кругляш из хрустальной менажницы.
Они проболтали, пока не закончился чай. О бывших друзьях и подругах, о моментах их школьной жизни. Обходя стороной лишь один, тот, что случился у них.
— Интересно, а наша классуха ещё в строю? — он всё также сидел на краешке кресла, как будто боялся, что если усядется поудобнее, то уже не сумеет подняться.
— Я думаю, да, — ответила Аля, теребя поясок. В отличие от него, она восседала вальяжно, как будто императрица.
— Старая гвардия, — хмыкнул Синицын.
Чай кончился, и он взялся за дело. Поставил «диагноз», сказал, что нужно кое-чего прикупить и вернуться ещё раз.
— Конечно, — ответила Аля.
Он стоял в коридоре, объясняя на пальцах, как устроена связь микросхем. Она терпеливо кивала, но почти что не слышала. Ей так хотелось его удержать…
— Ну, в общем, — он посмотрел на себя в большом зеркале и тут же отвёл взбудораженный взгляд.
На нём была водолазка, тёмный ворот обхватывал крепкую шею, на гладко выбритых скулах виднелись следы. Алина стояла, прислонившись плечом к отделанной деревом арке. Она размышляла о том, как он брился, второпях изменив свои планы. Выходной был истрачен впустую! Вот теперь он уйдёт, а она не узнает, как пахнет его волосатая грудь…
— Ты, правда, не понял? — спросила, взглянув на него.
Он нахмурился, брови сошлись к переносице:
— В смысле?
Алина вздохнула, покачав головой:
— В смысле, дурак ты, Синицын.
— Почему? — взгляд его требовал разъяснений.
Она накрутила на палец прядь тёмных волос.
— Если девушка приглашает тебя починить комп, то это значит, она ожидает решительных действий, — сказала скучающим тоном.
Он не двинулся с места, лишь задышал шумно и тяжело.
— А… она ожидает? — прозвучал в тишине коридора его финальный вопрос.
Алина сглотнула, поняв в этот миг, что Синицын решится. Стоит ей дать добро! Что всё это время он ждал, находясь рядом с ней. И тишина между ними была пронизана его нетерпением. От которого сердце у Али застучало в груди.
— Да, — почти прошептала она.
И в тот же момент оказалась сграбастанной им в объятия. Костик прижал её к стенке, не выпуская из рук. Откуда взялась эта сила? Она, едва чувствуя пол, хваталась за крепкие плечи. Те стали горячими, также, как губы, которыми он целовал. В этот раз поцелуй был совсем не таким, как обычно. Он словно сорвался с цепи! Поглощая, вбирая в себя. Алина размякла под его первобытным напором. Она простонала:
— О, да, — и закинула голову, чувствуя, как мужская рука лихорадочно щупает бёдра.
— Алечка, Аля, — шептал он, держа на весу её тело.
Шелковистые полы халатика распахнулась, подставляя его ненасытному взгляду её хрупкие плечи и грудь, покрытую лишь одним слоем ткани. Он только сжал её в пальцах и где-то в груди у него зародился гортанный, животный позыв.
— Со школы люблю тебя, слышишь? — шептал он в бреду, попутно лаская губами всё, до чего мог достать.
— Костя, — вторила Аля.
Она обвила ногами его ставшее каменным тело. И плоть, пока ещё запертым зверем, уткнулась ей между ног.
Он не стал раздевать её, будто не в силах прервать эту жаркую ласку. Только скользнул по ширинке, спуская с бёдер штаны. Алина скользнула ладошкой в разрез его облегающих бо́ксеров, и восторженно ахнула, сжав ладонью восставшую плоть.
— Ммммм, — промычал он ей на ухо, словно это движением заставляло страдать.
Трусики сдвинулись в сторону, и головка прижалась к горячим, распахнутым створкам пизды. Она звала, приглашала проникнуть в себя! Он чуть надавил и новый стон раздвинул границы прихожей. Алина почти не дышала, в его сильных руках ощущая себя невесомой. Её тело стремилось к нему, и в каждом выдохе слышалось жаркое: «Да».
Костя выгнулся, прижимаясь к ней бёдрами, подаваясь навстречу, проникая на всю глубину. Аля сжала его мышцами жадной вагины. Чтобы чувствовать трение, чтобы сделать приятно…
— Боже, ммммм, аааааа, — завопил он ей на ухо и выдернул член, продолжая надрывно стонать.
Алина «спустилась на землю», как будто пластинку прервали в разгар композиции. Только что он был внутри, и вот…
— Ты… кончил? — проговорила она, не узнавая собственный голос.
— Прости, — сдавленно выдохнул он.
В надломленной линии плеч читалось раскаяние.
— Да ладно, не страшно, — она попыталась коснуться его.
Костик сжался, как ёж, отстранился, торопливо возвращая на место штаны.
«Расстроен?», — подумала Аля. Стыдится? А может быть… сожалеет о том, что позволил себя соблазнить. Она стояла, сверля его спину глазами. Не в силах сказать что-нибудь.
Вдруг плечи его задрожали, так мелко, как бывает в приступе смеха. Аля так и подумала, что он отыскал в этой ситуации что-то забавное. Она уже и сама почти рассмеялась, как вдруг…
Тишину оборвал резкий всхлип.
— Ты что…, — она сделала пару шагов, ошарашено глядя на профиль, прикрытый широкой ладонью, — Ты… плачешь?
— Прости, — только и смог он сказать.
— Кость? — рассеянно бросила Аля, — Ну ты чего? Расстроился?
Она решила, что эта реакция связана с тем, что он не сумел ублажить её. И принялась уверять его, что всё было именно так, как должно.
— Мне, правда, понравилось. Очень! — сказала Алина, приложив свою руку к его напряжённой спине.
— Просто…, — он отвернулся, сумев совладать с собой, — Просто я и не думал, что когда-нибудь…
— Что когда-нибудь трахнешь меня? — кокетливо бросила Аля, собирая халатик у себя на груди.
Он покачал головой:
— Это совсем не то слово.
Она напряглась, вспоминая, что он шептал ей в горячке. Что-то про школу. Наверное, тоже дрочил на неё по ночам?
— Останешься на ночь? — спросила Алина.
Он обернулся к ней резко:
— А можно?
Второй раз был уже чуть длиннее. Ну а третий вообще растянулся на целую ночь.
Аля помнила этот день, как будто он был накануне. День, когда папа ушёл. Была пятница, и два выходных впереди дарили хорошее настроение. После школы Алина тусила в гостях у подружки. Ей было одиннадцать и в этом возрасте друзья вырастали спонтанно, словно грибы после сильного ливня. С детства она не пыталась быть правильной, ругалась с учителями, что хотели лишить её права на «самоопределение». Решая, где и с кем она будет
