Теперь настал черед смеяться пожилой даме.
– Пол считает, что всем нужно пользоваться. Если бы не страховая компания, он вообще ничего бы не убирал под замок.
Люси сделала еще глоток вина и посмотрела на огонь сквозь хрусталь бокала. Только сейчас она начала осознавать, как сильно может гордиться человек своим домом. Понятно, что Пол Харлоу, которому его богатство мешало поверить в то, что кто-то может любить его бескорыстно, отдавал всю свою нежность этим неодушевленным предметам. Как же, должно быть, невыносимо было настоящим владельцам Чартерса продавать всю эту красоту. При этой мысли Люси почувствовала новый приступ неприязни по отношению к человеку, чье богатство позволяло одним лишь росчерком пера стать обладателем сокровищ, любовно собираемых не одним поколением.
– А что случилось с настоящими хозяевами Чартерса? – спросила она.
– Какими хозяевами? – переспросила тетя Беатрис, извлекая вышивку из лежащего у ножки кресла кружевного мешочка.
– С семьей, которая жила здесь до того, как мистер Харлоу купил этот дом.
– Мы и есть эта семья.
– Простите. Я не знала. – От неловкости Люси покраснела до корней волос.
Но тетя Беатрис, обрадовавшись, что ей представилась возможность поведать гостье семейную историю, похоже, даже не заметила ее смущения.
– Харлоу жили в Винтербуэне начиная с шестнадцатого века. В галерее вы найдете портрет первого Пола Харлоу кисти Гольбейна. Мой племянник – точная его копия.
Люси поняла, что ее первоначальное мнение, будто Чартерс был лишь драгоценной оправой для миллионов Харлоу, оказалось ошибочным.
– Странно, что столь древний род не имеет титула, – негромко сказала Синди.
– Во всем виноват мой прапрапрапрапрапрадедушка, – раздался веселый голос, и Синди танцующей походкой влетела в комнату. Она была одета в безупречно сидящую на ее точеной фигурке черную амазонку, белоснежный шарф и шляпку с вуалью. – Он поссорился с королем и отказался от герцогского титула. С тех пор его портрет висит в самом темном углу галереи. – Небрежно отбросив перчатки и хлыст, Синди плеснула себе щедрую порцию вина.
Тетя Беатрис неодобрительно вскинула бровь, и Люси догадалась, что, возможно, это была уже не первая рюмка за сегодня. Глаза Синди и вправду блестели ярче обычного, а ее безудержное веселье вряд ли было вызвано невинной прогулкой верхом. Может, у нее было свидание с Мюрреем? Люси с усилием отогнала прочь зародившиеся подозрения и сказала:
– В этом наряде ты выглядишь так, будто сошла с одного из ваших фамильных портретов.
Синди повернулась к ней так быстро, что вино из ее бокала выплеснулось на ковер. Она небрежно потерла пятно носком сапога.
– Держу пари, что Пол с удовольствием держал бы меня там. В раме и под стеклом.
– Синди! – одернула ее тетя Беатрис. – Не смей говорить о своем брате в подобном тоне. Ты просто неблагодарная девчонка.
Племянница одарила тетку долгим взглядом. Затем молча допила вино, с громким стуком поставила бокал на стол и гордо удалилась.
– Иногда она бывает такой своенравной, – извиняющимся тоном произнесла тетя Беатрис. – Хорошо бы она вышла замуж и остепенилась.
Неожиданно Люси в полной мере стал понятен страх Пола Харлоу за сестру. Девушка явно нуждалась в строгой дисциплине, а Люси была совсем не уверена, что Мюррей, с его шармом и беззаботностью, был способен ее обуздать.
После ухода Синди тетя Беатрис вернулась к рассказу о доме, который был, по сути дела, хвалебной песней ее племяннику. Пол Харлоу, как выяснилось, был полон решимости вернуть Чартерсу его первоначальную красоту, поскольку многое оказалось разграбленным в тяжелые для семьи времена. И чем больше становилось его состояние, тем щедрее он тратил его на дом. Провел центральное отопление, заменил трубы и сантехнику, разыскал и выкупил через агентов многие фамильные ценности, восстановил земли. Так что теперь Чартерс превратился в самое процветающее поместье в Англии. Слушая все это, Люси размышляла, тратил ли этот человек деньги на что-то еще, кроме своего драгоценного дома? Она думала о тысячах умирающих от голода и болезней в Африке и Индии.
Обед на сей раз подали в комнате для завтраков. Флорентийская мебель, покрытая ручной росписью, идеально сочеталась с буйно цветущими оранжерейными растениями, украшавшими лоджию, на которую выходила комната. Синди тоже присоединилась к ним. Похоже было, что ей удалось обуздать свой темперамент. После обеда она предложила Люси прокатиться по окрестностям.
– Я с удовольствием подышу свежим воздухом, – согласилась Люси, – а прогулка до машины – это, пожалуй, максимум, на что я способна в смысле физических упражнений.
– Когда ты увидишь, как я вожу машину, ты еще можешь передумать, – рассмеялась Синди и нежно обняла Люси за плечи.
Несмотря на это предупреждение, Синди водила машину отлично. И Люси, откинувшись на сиденье, с наслаждением любовалась окрестностями. Даже зимой эти места были необычайно красивы. А как чудесно здесь, наверное, весной, думала Люси. Сам же Винтербуэн, с его выкрашенными в яркие цвета коттеджами и соломенными крышами, показался ей и вовсе сказочным местом.
– Ремонт в основном оплачивал Пол, – вернула ее к реальности Синди. – Его многие в округе считают почти что богом.
Они проехали по извилистой главной улице, затем свернули в узкий переулок, который спускался к блестевшему в окружении деревьев озеру. Синди остановилась перед небольшим домиком с запущенным садом, и Люси сразу поняла, что здесь живет Мюррей.
– Почему ты не сказала, что собираешься привезти меня сюда? – спросила она, пытаясь скрыть раздражение.
– Я знала, что ты не поедешь. Ты намерена держаться середины, а мне просто необходимо перетянуть тебя на свою сторону.
– Тебе вряд ли это удастся, если ты будешь вести себя как ребенок. Мне казалось, что вчера я высказалась предельно ясно.
– Ты просто никогда не была влюблена, – запальчиво сказала Синди и вышла из машины.
Эти слова больно задели Люси. Это была чистая правда! Она действительно никогда не испытывала по отношению к мужчине таких чувств, какие Синди питала к Мюррею. Никогда она не жаждала, чтобы кто-то касался ее или осыпал поцелуями, ни с кем не делила ни свои мысли, ни свою постель. Не то чтобы она не хотела замуж. Напротив, она часто думала о том, чтобы иметь мужа, и дом, и детей. Но при этом ей казалось, что все это произойдет с ней когда-то в необозримом будущем с человеком, которого она представляла себе довольно смутно. Может быть, упрек Синди справедлив? Может быть, она не была бы столь категорична в своих суждениях, доведись ей пережить страсть и желание?
