— Разумеется, нет! — Она рассмеялась и внимательно посмотрела на него. — С чего ты это взял?
Джон пожал широкими плечами и приступил к своей скромной трапезе. Он ел салат молча, и безмолвие, заполнившее теперь пространство между ними, показалось ей тягостным. Она сидела как на иголках. Почему? А ведь до его появления в столовой с ней все было в порядке. Или на ее нервную систему так действовало биополе этого мужчины, когда он находился совсем рядом?.. Да, ей надо сейчас успокоиться, взять себя в руки. Но каким образом? Как снять эту идиотскую нервозность, это тягостное ощущение, которое вызвал в ней бессловесный вакуум, воцарившийся между ними? Господи, да все просто — надо уничтожить этот вакуум, заполнив его словами! В момент разделавшись наконец с супом, Одри забросила в рот пару виноградинок и начала тараторить обо всем подряд.
Когда запас слов у нее иссяк или она просто устала от собственной трескотни, ее молчаливый слушатель отпил из стакана глоток воды и неожиданно спросил:
— А как ты решила с Рождеством?
— С Рождеством? Что ты имеешь в виду? — Одри была поражена его вопросом, не имевшим абсолютно никакого отношения к тому, о чем она так долго тараторила.
— Я имею в виду, где ты будешь праздновать его? — пояснил Джон. — Уедешь к своим в Канаду? Или останешься здесь? Я спрашиваю об этом, потому что Эллис хотела бы, чтобы ты встретила Рождество вместе с нами. Если, конечно, ты еще не определилась.
Встретить Рождество с ними! Он, должно быть, действительно очень любит дочку, если так внимательно прислушивается к ее пожеланиям. А ей самой тоже хотелось бы провести этот праздник из праздников с Эллис… с ними. Но она уже запланировала поездку на рождественские дни в Оуэн-Саунд и поэтому может сейчас честно отказаться от его предложения.
— Я бы с удовольствием присоединилась к вам, — сказала Одри, — но меня уже ждут дома. Я сообщила маме, что приеду на Рождество в Оуэн-Саунд. Наша семья никогда еще не отмечала этот праздник порознь. Даже тогда, когда Луис учился в Париже. Мне очень жаль. Если хочешь, я объясню все Эллис.
— Нет-нет, я сделаю это сам. Конечно, она расстроится.
— А у нее есть… бабушка с дедушкой? Может быть, тетушки? Двоюродные сестренки, братья?
— У нас семья в отличие от вашей очень маленькая… Ну, а теперь, полагаю, пора возвращаться наверх. Хотя… — Он вдруг улыбнулся и причмокнул языком. — Я бы сейчас с удовольствием совершил прогул.
— Я даже представить тебя не могу прогульщиком, — удивилась она.
— Какое жалкое воображение! — Джон лукаво усмехнулся. — Я уже заметил, что ты не можешь представить меня в целом ряде ролей. Во-первых, — и он стал загибать пальцы, — я не гожусь на роль злостного прогульщика. Во-вторых, не умею импровизированно дергаться на танцевальной площадке вместе с подростками. В-третьих, мне не к лицу бывать в общей столовой и вместе со всеми питаться… А ты не хотела бы узнать, в каких ролях я не представляю тебя?
— Нет-нет, этого не надо, — скороговоркой ответила она, отчего-то напуганная таким неожиданным поворотом разговора.
Джон рассмеялся, а Одри вся ушла в себя. Ей казалось, что он предвидел именно такую реакцию с ее стороны, когда задавал свой вопрос. Не будучи профессиональным психологом, он обладал сильной интуицией и мог почти безошибочно предугадывать (в чем она неоднократно убеждалась) не только ход всей беседы, но и реакцию собеседника.
— Я просто не могу представить, — прохладным тоном заметила она, — чем бы ты стал заниматься, если бы в самом деле сейчас махнул рукой на работу и вышел из здания. Может, отправился бы в Центральный парк и стал кормить уток? Или нырнул в один из затхлых кинотеатров на 42-й улице и посмотрел какую-нибудь порнуху? А возможно, тебе захотелось бы после нашей вполне приличной столовой заглянуть в первую попавшуюся забегаловку и насладиться полусырым гамбургером?
Вот так. Врезала ему по кумполу, с торжеством, но и с некоторым страхом подумала она. Теперь, может быть, перестанет подкалывать беззащитную девушку.
— Я бы предпочел прогулку по парку, — невозмутимым тоном ответил на ее тираду Джон и поднялся из-за стола. Вслед за ним встала Одри, и они не спеша направились к выходу. Пока ждали лифт, ее босс успел задумчиво повторить: — Да, просто расслабиться и, не ломая ни над чем голову, пройтись по предзимнему парку…
— Но ведь на улице такая холодрыга! Еще закоченеешь, — буркнула Одри и густо покраснела оттого, что с губ сорвалось такое неуместное, грубое слово.
— Справедливое замечание. К сведению принято. — Состояние задумчивости не покидало Джона. — Тогда, может, было бы неплохо расположиться перед огромным пылающим камином в какой-нибудь хижине, затерявшейся на краю света.
Перед ними открылись двери спустившегося лифта, они вошли внутрь кабины, и Одри нажала нужную кнопку. Когда двери закрылись, она сказала:
— Джон, ты оказывается фантазер и мечтатель. Почему бы тебе вместо прогула не взять короткий отпуск и не махнуть с Эллис, ну, если не на край света, то хотя бы в Скалистые горы, во Флориду или в какую-нибудь глубинку на Аляске?
— Все дело во времени, которого мне никогда не бывает достаточно, — сухо ответил он.
— Да, кстати, я упомянула об Эллис. Через пару недель ее класс будет ставить в школе спектакль… Пьеса не имеет прямого отношения к Рождеству, но все равно в ней есть религиозные мотивы. Начало постановки в два часа после полудня. Твоя дочка запрыгает от радости, если ты пообещаешь ей прийти на спектакль.
Наконец лифт, останавливавшийся чуть ли ни на каждом этаже, добрался до двадцатого. Когда они вошли в приемную «Моррисон энд кампани», Джон спросил Одри:
— А ты сама не собираешься посмотреть этот спектакль?
Ее щеки вспыхнули, она опустила глаза и сказала тихим голосом:
— Мне бы, конечно, хотелось пойти к ней в школу… Мое сердце разрывается, как только я представлю какую-нибудь кроху, которая играет на сцене выученную назубок роль, а в зрительном зале нет ни ее родителей, ни подружек, ни одного знакомого лица. Неужели всем этим людям не стыдно перед ней? В восьмилетнем возрасте дети очень болезненно воспринимают подобные испытания.
Одри заняла место за своим рабочим столом и принялась было разбирать бумаги, но Джон развернул ее вращающийся круглый стул таким образом, чтобы они смотрели друг на друга, и спросил:
— Что ты еще знаешь о ее участии в этой постановке?
Джон стоял, слегка склонившись над ней, и кончик его галстука скользил по глубокому вырезу ее блузки, щекотал кожу… Она опять покраснела, опустила голову и, аккуратно подбирая слова, стала отвечать на вопрос:
