Но ни сумерки, ни гнетущая тишина, показавшаяся ей такой странной после нескольких недель в Лондоне, не мешали ей вдыхать свежий воздух, проникавший сквозь отрытое окно машины, и ощущать за шумящими деревьями простор. И теперь, несмотря на неожиданный проливной дождь, заставивший преждевременно потемнеть небо, она ощущала подступающую с обеих сторон красоту природного ландшафта и нежный запах скрывавшихся в сумерках цветов.
Она вдыхала запах роз, пряный аромат флоксов и гвоздик. В прохладном, свежем после недавнего дождя воздухе сладко пахло лилиями и немного жимолостью.
Запертая и обитая крест-накрест железными полосами дверь дома походила на церковную. Рядом с ней висел дверной колокольчик, столь старомодный, что вызывал в памяти давно минувшие времена. Стэси поразили глубоко утопленные в толстую каменную кладку и наполовину заросшие зеленью окна, они смотрели на нее, словно гигантские глаза какого-то чудовища. Неожиданно в одном из них мелькнул свет.
Его, как она догадалась потом, зажгли в гостиной в тот самый момент, когда их машина подкатила к порогу дома. Мартин распахнул дверцу и, выбравшись наружу, с наслаждением потянулся после долгой езды, прерванной лишь однажды остановкой на обед. Не успел он подойти к двери и позвонить в колокольчик, как она распахнулась, и перед ними на фоне полированной дубовой мебели и таких же дубовых панелей, освещенных рассеянным желтоватым светом, предстала высокая худая женщина.
— Наконец ты приехал, Мартин! — тихо произнесла она, складывая перед собой руки поверх выцветшего шелкового платья, на которое она, желая уберечься от вечерней прохлады, надела не менее выцветший бархатный жакет.
— Здравствуй, Джейн! — воскликнул доктор Гуэлдер, протягивая ей руку и улыбаясь одной из самых своих обаятельных улыбок, отчего выражение его глаз смягчилось, а темная бровь слегка приподнялась.
Немного поколебавшись, она протянула ему свою руку, но ее тонкое, бесстрастное лицо оставалось по-прежнему неподвижным.
— Моя телеграмма немного тебя шокировала, а? Но я послал вдогонку письмо, где все объяснил достаточно подробно.
— Твое письмо разъяснило все достаточно подробно, — ответила она, делая ударение на последних словах.
— Вот и отлично! — воскликнул он, — Значит, ты готова принять нас?
— Я готова ровно настолько, насколько позволил тот короткий отрезок времени, который ты предоставил мне своим сообщением, — ответила она, не меняя тона и переводя взгляд в сторону машины, в окне которой виднелась голова Стэси.
— Твою жену… миссис Гуэлдер, должно быть, поездка слишком утомила?
Осторожно распахнув дверцу машины, Стэси не менее осторожно выбралась на гравиевую дорожку. Мартин, словно только что вспомнивший о ней, ласково взял ее за руку и подвел знакомиться.
— Джейн, перед тобой новая хозяйка «Фонтанов», Стэси, а это мисс Фонтан, которая приглядывала за домом все время, пока я находился в Лондоне. Дом ей особенно дорог, потому что она родилась в нем и прожила здесь всю свою жизнь — или почти всю!
— Меня привезли сюда, когда мне было всего два года, — ледяным тоном поправила доктора Гуэлдера Джейн Фонтан, обращаясь к Стэси. — Я выросла здесь, окруженная любовью и заботой, поэтому не стоит удивляться, что я так привязана к этому дому.
— О, конечно нет, — поспешила ответить Стэси, которая, несмотря на то, что едва держалась на ногах от усталости, догадалась, что мисс Фонтан восприняла ее приезд, как угрозу потерять крышу над головой и все самое для нее дорогое и ценное.
Стэси робко улыбнулась, но при тусклом, падавшем из холла свете эту улыбку было трудно заметить даже при желании, и Джейн Фонтан не подумала ответить улыбкой или хотя бы пропустить в дом усталую, измученную дорогой бледную незнакомку. Тогда Мартин Гуэлдер, сжав губы и недобро сверкнув глазами, провел Стэси по ступеням в холл, где усадил в жесткое дубовое кресло.
Мисс Фонтан немало удивилась, когда разглядела при ярком свете новую миссис Гуэлдер, настолько хрупкую и юную, что та вполне могла сойти за дочь Мартина. А он, высокий и элегантный в своем строгом сером костюме, выглядел рядом с ней подчеркнуто большим и сильным. Наклонившись, он заботливо снял с ее темных волнистых волос шляпку — даже не шляпку, а маленькую вуалетку, украшенную сверху букетиком перевязанных лентой анютиных глазок. Затем, заметив синие круги под глазами и бесцветные, словно их никогда и не касалась губная помада, губы Стэси, неодобрительно покачал головой.
— Вам надо в постель, миссис Гуэлдер, — решительно произнес он, — и немедленно. — Он перевел взгляд на женщину, многие годы хозяйничавшую в этом доме: — Надеюсь, ты не стала утруждать себя приготовлением ужина в нашу честь, Джейн? Мы останавливались пообедать по дороге, но если комната моей жены готова, я хочу, чтобы она легла спать, как можно скорее. Как ты могла заметить, она не совсем здорова и нуждается в некоторой заботе и внимании. Какую комнату ты отвела для нее?
Лицо мисс Фонтан осталось неподвижным, словно маска, когда она ответила:
— Разумеется, я не стала готовить для нее вашу прежнюю комнату, но главная спальня для гостей с видом на сад определенно наиболее подойдет. Оттуда открывается вид на уэльские холмы. А маленькая гардеробная, примыкающая к этой спальне, возможно, понадобится тебе самому.
— Не стоит беспокоиться о такой ерунде, как гардеробная! — в нетерпении воскликнул Мартин. — Сейчас самое главное — отвести ее наверх.
Он глянул на Стэси, лицо которой залилось румянцем, поскольку она слышала, что он говорил о ней, как о миссис Гуэлдер, собственной жене. Это было само собой разумеющимся, однако для нее звучало как-то странно. Она все еще не могла поверить, что и вправду вышла за него замуж и что та простая процедура в мэрии дала ему право определять все ее шаги в будущем, а ей — искать у него поддержки. Его рука, когда он подводил ее к лестнице, имела полное право покоиться на ее руке; он мог подхватить ее на руки и, прижимая к груди, осторожно нести вверх по шатким, отполированным годами дубовым ступеням в отведенную для нее на втором этаже комнату. Так он и сделал, а в комнате опустил ее в большое кресло у окна, за которым уже почти наступила ночь. Когда Стэси обвела взглядом тяжелые темно-красные занавеси, мебель, носившую отпечаток многовековой полировки, она почувствовала, что вся эта обстановка давит на нее и внушает благоговейный страх.
Нельзя сказать, чтобы ее поразила роскошь. Она сразу заметила в лучах света, холодным потоком льющегося из старинной, похожей на канделябр люстры, что роскошь, если можно так выразиться, не первой свежести. Дорогие парчовые занавеси были заштопаны, а большой вилтоновский ковер местами протерт до самой основы. Туалетный столик с трельяжем был просто огромным, как и едва не касавшийся потолка шкаф. На туалетном столике стояло множество старинных серебряных безделушек — флакончиков из-под духов, шкатулок, разной мелочи, щеток и расчесок, выделялось прекрасное зеркальце в золотой оправе. Под роскошным балдахином, края которого поддерживали тяжелые, напоминающие канаты шнуры, стояла огромная резная кровать.
