— Почему?
— Боже мой! Неужели все техасцы разговаривают только односложными предложениями? Элси, я отказываюсь влюбляться в Мэтта. Я просто никогда не позволю этому случиться.
— Это самая большая глупость, какую я когда-либо слышала, — сказала Элси, направляясь к дому.
— А для меня — не самая, — резко отпарировала Трейси.
«Или да?» — думала она, медленно шагая вслед за Элси к дому. Неужели она на самом деле могла не обращать внимания на те чувства, которые пробудил в ней Мэтт? Разве она сможет держать его на расстоянии в следующий раз, когда он коснется ее? О Боже, неужели было уже поздно что-либо исправить? Была ли она, по определению Элси, пропащей? Если она на самом деле влюбится в Мэтта, то приговорит себя к пожизненному страданию. А когда она будет покидать это место, то просто разрыдается и выдаст себя. И потом длинными, одинокими ночами она будет плакать, плакать, плакать…
Когда Трейси вошла в дом, она сразу же направилась в свою комнату, благодаря Бога, что Элси нигде не было видно. У нее не было ни малейшего желания продолжать дискуссию об опасном развитии ее чувств к Мэтту Рамсею. Она переоделась в блузку персикового цвета и брюки, решив, что шорты и так вызвали разговоры и нарекания, достаточные для одного дня. Взяв блокнот и ручку, она направилась в гостиную, разыскивая Кендала Рамсея, и нашла его играющим в шашки с Лестером.
— А, Трейси, входите, входите, — сказал Кендал, когда она замешкалась в дверях.
— Я не хочу вас беспокоить.
— Чепуха. Лестер меня разгромил и рад, что у меня появилась отговорка, чтобы покинуть поле боя. Лестер, иди поговори с Элси, а меня оставь с этой восхитительной леди.
Лестер от души рассмеялся и удалился из комнаты. Трейси села на диван.
— Я подумала, а не могу ли я прямо сейчас получить от вас кое-какую информацию, мистер Рамсей? — сказала она.
— Естественно, можете. А что вы хотите знать?
— Ну, — Трейси засмеялась. — После моего великого урока верховой езды сегодня утром… Ваше ранчо, кажется, простирается на необозримом пространстве, но все же, как оно велико?
— Элси сказала мне, что вы еле ходите после того, как прокатились на Мейбл, — рассмеялся Кендал. — Но я вижу, что вы прекрасно это пережили.
— Думаю, что жить буду.
— Надеюсь, Мэтт терпеливо отнесся к вашей неопытности?
— Он проявил образцовое терпение, — заулыбалась Трейси.
— Хорошо. А теперь ваш вопрос. У нас примерно четыре тысячи пятьсот голов скота в двухстах секциях.
— Секциях?
— Да, это земельная мера. Что-то около ста двадцати восьми квадратных акров. Две тысячи миль, если так вам понятнее.
— О Боже, — изумилась Трейси, — это же больше площади некоторых городов.
— И каждый участок обнесен изгородью, которую время от времени нужно ремонтировать. Это никогда не кончающаяся, вечная работа, это крест для ковбоя.
— Это чем-то похоже на кодекс ковбоя?
— Нет, кодекс ковбоя — это ряд разных правил. Мэтт разве не говорил вам об этом?
— Только немножко. Это было… очень интересно, — сказала Трейси, улыбаясь, потому что в памяти тотчас всплыл эпизод в роще.
— Думаю, что вы и Мэтт назвали это по-другому — перемирие.
— Мы прекрасно ладим друг с другом. Ладно. Что же я еще хотела спросить у вас? — она склонилась над блокнотом и начала его листать. Услышав смешок Кендала, она не подняла головы, потому что боялась прочитать то, что было написано на его лице. Кендал Рамсей был умным человеком, и Трейси испугалась при мысли, что старый джентльмен знает о ее связи с его сыном. С другой стороны, может быть, Кендал благословит их союз и пожелает им приятного времяпровождения.
В течение следующего часа Трейси записывала лист за листом размышления Кендала о ранчо. Его глаза загорались при воспоминании о том, как он построил это ранчо много лет назад и оно стало самым большим и процветающим в окрестностях Далласа. Первоначальный проект дома состоял из одной комнаты, той, где они сейчас сидели. Здесь жена Кендала Алида готовила еду в большом каменном камине, который Кендал сам построил.
— Мы привезли с собой только диких лошадей, — сказал Кендал. — Мы сами приучали их к седлу. Теперь у нас уже нет времени для таких вещей, хотя Мэтт и другие парни делают это время от времени.
— Это же опасно, — нахмурилась Трейси.
— Это великолепно! Победа человека над животным делает мужчиной любого из нас. Мы уже перестаем быть сильным полом, особенно со времени этой дурацкой эмансипации. Все битвы с нами выигрывают они. Так не должно быть, эти идиотские идеи привели к полной неразберихе. И не сделали женщин счастливее.
— Вы шовинист, мистер Рамсей?
— Да, черт возьми! И горжусь этим. Жены и матери — вот кем должны быть женщины. И вам, мисс Трейси Тейт, нужно найти хорошего мужчину, чтобы он заботился о вас, пока вы не остались при своем интересе.
— И все же, что вы еще мне расскажете о ранчо?
— «Рычащее «Р»» никогда не закроется, Трейси. Фермеры работают здесь днями и ночами. Я вижу, как Мэтт уезжает до рассвета и возвращается таким усталым, что у него нет даже сил пообедать. Но его могут тут же вызвать назад из-за какого-нибудь ЧП и он едет. Земля притягивает к себе тех, кто ее любит. И любая женщина, которая полюбит фермера, должна будет понять его преданность земле.
— Звучит почти угрожающе, — тихо сказала Трейси.
— Ну, вы пока не живете здесь. Моя Алида смогла увидеть эту страну моими глазами и хотела родить дюжину детей, чтобы они скакали по ее полям рядом с нами. Она была маленькой, хрупкой и слабой женщиной. Однажды зимой она заболела воспалением легких и умерла. Да благословит Господь ее душу. Как я любил эту женщину! Другой такой больше не было.
— Добрый вечер, — сказал Мэтт, входя в комнату. — Вы оба уже готовитесь к традиционной вечерней выпивке?
— Конечно, сынок, — сказал Кендал. — Я говорю, что Трейси превращается в прелестную наездницу.
— Она отлично справилась с лошадью сегодня, — сказал Мэтт, демонстрируя ямочки на щеках, когда улыбнулся, передавая им бокалы.
Трейси рассмеялась.
— Мейбл больше не захочет разговаривать со мной.
— Она теперь твой друг навсегда, — утешил ее Мэтт, усаживаясь на свое обычное место и вытягивая вперед длинные ноги. — Клянусь Богом, даже мой черный жеребец Рудольф волнуется за твое задание.
— Обед подан, — сказала из дверей Элси. — Жареная курица и бисквиты.
— Курица? — размышляла вслух Трейси, направляясь в столовую. — Просто одна из тех, что ходят по ферме? Или она была чьей-то цыплячей мамой?
