найдешь.
— Потратилась на адвоката. Это дорого, я знаю, — продолжил Брант, не позволяя сбить себя с толку. — Я так не могу. Я должен что-то сделать.
— Сделаешь, — кивнула Эльга. — Жду тебя в этой куртке в алтарном зале в день открытия. В новых вещах. Чтобы ты был по-праздничному красивый. А потом лис поймает лисице мышь. Сколько можно обещать? Обманываете нас. Оба.
Брант попытался оправдаться, но этому помешал Айкен. Эльга с ним поболтала и уехала домой, сославшись на усталость — «надо как-то дожить до открытия, я на пределе».
Пришлось действовать наобум. Брант подготовился ко Дню Изгнания и торжественному открытию алтарей в западном крыле: купил четыре подарочные скрутки — две себе, две Айкену, чтобы не обидеть ни Камула, ни Хлебодарную. Забил холодильник продуктами, купил хлеба и торт с кремовыми розочками. Он понимал, что в долгу по уши и торт ничего не исправит, но хотел пригласить Эльгу на чай, и старался соблюсти правила приличия.
Саму церемонию открытия Брант пропустил — со смены не уйдешь. Айкена в западное крыло отправил, а сам подошел вечером, когда толпа чуть-чуть уменьшилась. И все равно было не протолкнуться: к алтарям шли и люди, и оборотни. И городские, и приезжие — кто-то с платформ, кто-то с площади. И горожане, и приезжие верили, что дым скруток, сожженных в вокзальных чашах, уносится поездами и навсегда развеивает горести и неудачи в полях.
Камул и Хлебодарная стояли в нишах, подсвеченные синими и желтыми лампами-фонарями. Смотрели друг на друга, повернув головы. Камул протягивал ладонь к сидящему волку, Хлебодарная опиралась на можжевеловую метлу. В зале было не продохнуть от благовоний: в огромных бронзовых чашах с орнаментом тлело все вперемешку — можжевельник, ладан, сандал, пионы, ромашка, сушеная рябина. Брант пробился к чашам, работая локтями. Одарил обоих богов, мысленно попросил о милости — какую дадут, за ту и спасибо. Дым щипал глаза, и ему показалось, что Хлебодарная кивнула и улыбнулась. Или не показалось?
Он выбрался на свежий воздух и начал осматриваться. Где искать Эльгу и Айкена? Куда они могли пойти?
— Папа! — Айкен позвал его от галереи, соединявшей западное крыло с центральным залом. — Ты освободился? Пойдем к памятнику! Тетя Эльга мне давно обещала памятник инженеру Стальнику показать.
Брант кивнул и пару раз чихнул, надеясь, что это будет правильно истолковано — слишком уж крепки праздничные запахи.
— С наступающим! — проговорила улыбающаяся Эльга — ее лицо в полумраке чем-то неуловимо напоминало Хлебодарную. — Впереди йольские ночи. С завтрашнего дня будет чуть больше света, чуть меньше тьмы.
— У нас есть свечки! — сообщил Айкен. — Тете Эльге подарили, сказали — надо в самую длинную ночь сжечь. Сегодня.
— Заговоренные? — спросил Брант.
— Нет, — ответила Эльга. — Медовые, восковые. У знакомого мастерская, он к праздникам разноцветные отливает.
Айкен взял их за руки. Они пошли вдоль путей, по присыпанным снегом шпалам. Брант рассеянно смотрел по сторонам — вроде бы, никаких опасностей, но мало ли? — и слушал рассказ. Железную дорогу строили люди. Понятно, что оборотням бы такое в голову не пришло. Строили не вчера, упрямо протягивая стальные нити рельсов через леса. И через болота. Здесь, в Ключевых Водах, местность была заболоченной. Прокладывались водоотводы, строились дренажные системы, возводились насыпи. Работа шла по плану, только тоннель над трактом никак не могли построить — трижды проседала основа, уходила в топь. Инженер Стальник, руководивший постройкой железнодорожного узла, упрямо боролся с природой. И почти проиграл — подхватил лихорадку, когда в очередной раз возводил тоннель. Болезнь сожгла его за неделю. Перед смертью Стальник написал странное завещание: попросил похоронить его в топи, которая не позволяла закончить постройку. Он обращался к Камулу, прося принять его тело в жертву, и, одновременно, молил Хлебодарную о милости — увести воду прочь, к полям, жаждущим влаги. Своего человеческого бога Стальник просил об отпущении грехов. Кто помог — не узнаешь. Может, совпадение случилось. Только после того, как топь приняла гроб, тоннель возвели быстро, а железнодорожный узел открыли в срок.
— Ему поставили памятник возле тоннеля, — закончила речь Эльга. — Вот, смотрите. Камень с крестом, лежащим на охапке можжевеловых ветвей и колосьев пшеницы.
Брант даже поклонился — памятник вызвал у него уважение. Серая глыба врезалась в оплывший склон, цифры и буквы смотрели на рельсы, чтобы инженер Стальник мог тешить взор в посмертии.
— Я пойду назад, — прервала молчание Эльга. — А вы можете спуститься по ступенькам на склоне. Вам так будет ближе домой.
— Как это — назад? — удивился Брант. — А мышь? Мы же договорились! Я в новой куртке.
Эльга рассмеялась:
— Мышь в новой куртке? Заманчиво. Тогда давайте вернемся к мосту. Я здесь не спущусь.
Брант посмотрел на узкие ступеньки — бордюрные камни, вбитые в крутой склон — на освещенный фонарями тротуар внизу. Подошел, тронул ступеньку ногой, убедился, что подошва ботинок не скользит, и подхватил Эльгу на руки.
— Если ты упадешь…
— А вот не надо под руку… то есть, под ногу. Айкен, возьми трость. Мешает.
Нормально спустились. Как будто Камул с Хлебодарной под локти поддерживали. Брант увидел, что впереди опять ступеньки — тротуар поднимался в горку, и не стал опускать Эльгу на асфальт. Приятная ноша, руки не тянет.
Так и шли — сначала в горку, потом, после пересечения оживленной улицы, сияющей гирляндами, под горку, в темноту. Айкен все время убегал вперед, и Брант, обнюхивавший темно-зеленую шляпку Эльги, шепотом спросил:
— Останешься? Лис будет ловить мышей, а я купил торт.
— А что потом? — Эльга подняла голову, оцарапав Бранту нос полем шляпки. — Остаться на одну ночь, половить мышей и утром разбежаться?
— Почему на одну? — удивился Брант. — На сколько хочешь. Сама уйдешь, когда надоест. Или если родители заругают. Только Айкена не бросай, хотя бы к ДК приходи. Он не поймет.
— Откуда такие мысли? — спросила Эльга, покрепче обнимая его за шею. — Что мне надоест или я послушаюсь родителей?
— Ты красивая и умная, — объяснил Брант. — Тебе от меня толку никакого.
— Не будем спорить, — помолчав, ответила Эльга. — Что сначала: чай или мышь?
— Чай, — уверенно сказал Брант. — Айкен поужинает и заснет. А мы спокойно выйдем во двор.
Дом Бранта и Айкена был холостяцким. Видно было, что здесь наводили порядок, но альфья безалаберность побеждала: еловая ветка с травяным шаром, стеклянной сосулькой и кусочком пушистой мишуры, стояла в банке из-под маринованных огурцов — об этом свидетельствовала этикетка — а в симпатичной вазе из дымчатого стекла красовались разноцветные трубочки для сока и расписная деревянная ложка
