— Как думаешь, не может ли мое плохое настроение быть связано с тем, что, войдя в свою комнату в надежде уединиться и отдохнуть, я нахожу в ней тебя? Я хочу спать, а не ссориться, Говард. Дом достаточно велик, — резонно заметила она, — и нам легко избегать друг друга.
— Я пришел не для того, чтобы ссориться.
— Тогда зачем?
Говард шагнул вперед, и вся уверенность тревожно попятившейся Кристины тут же улетучилась.
Однако, к ее великому облегчению, Говард остановился у маленького бюро и, вытащив оттуда бутылку, налил в два бокала какой-то светлой жидкости. Раньше бокалов в этой комнате не было, как, впрочем, и бутылки… да и мужчины тоже.
— Эту живительную влагу Бертран прячет от твоего отца, — объяснил Говард, протягивая бокал. — Ему показалось, что тебе нужно будет взбодриться.
— Он был прав, — сообщила Кристина и взяла бокал, стараясь не смотреть на Говарда.
Все это объясняло присутствие бутылки и бокалов, но не мужчины… Было крайне сомнительно, что Говард пришел сюда только для того, чтобы посмотреть, как она пьет на сон грядущий. Может быть, он просто догадался о просьбе Элизабет и явился с протестом?
— Я не заразный, — сказал он раздраженно, давая понять, что ее попытка не коснуться его пальцев не прошла незамеченной.
— Зря ты так! — зло отрезала Кристина.
— Кристина… — начал он, видя, как она подносит бокал к губам, и попытался остановить ее руку.
Однако, отвернувшись и отгородившись от него другой рукой, Кристина залпом выпила содержимое бокала и с триумфальной улыбкой перевернула его, демонстрируя результат.
Сложив руки на груди, Говард укоризненно покачал головой, будто она совершила глупый, ребячливый поступок. Собственно говоря, так оно и было, но признаваться в этом ей не хотелось.
— В чем дело? — воинственно спросила она.
Возможно, ее поведение никто не назвал бы образцом благоразумия, но нервы у нее тоже не железные, можно позволить себе немного расслабиться. И нечего так пренебрежительно кривиться.
— Полагаю, ты понимаешь, что ром — это почти что чистый спирт?
Горло у нее действительно горело, в желудке стало тепло. Короче говоря, Кристина чувствовала себя прекрасно.
— Какое это имеет значение?
Говард страдальчески поморщился.
— Когда Бертран узнает, что ты наделала, с ним случится сердечный припадок.
— Этот нектар нужно смаковать, — передразнила она мягкий акцент Бертрана и захихикала, что показалось даже ей самой несколько странным: хихикать было не в ее привычках.
— Совершенно верно, — сухо подтвердил Говард и, внимательно изучив ее лицо, взял бутылку. — Это была плохая идея. — Однако я все-таки пришел сюда, не так ли? — спросил он себя. Неужели нельзя было потерпеть до утра?
— Что ты делаешь? — недовольно нахмурилась Кристина.
— Спасаю тебя от похмелья.
— Это мой ром и мое похмелье! — возразила она, целеустремленно направляясь к нему.
Говард не попытался уклониться. Но когда дело дошло до решительных действий, Кристине вдруг расхотелось отбирать у него бутылку. Так она и застыла в нерешительности, с протянутой рукой, настолько близко, что могла обонять дразнящий аромат дорогого одеколона, не до конца забивающий чистый, мужской запах его тела…
— Ты, — объявила Кристина, опуская руку, — только портишь другим удовольствие.
— А ты пьяна, — констатировал он.
— С одного-то маленького глотка? — презрительно фыркнула Кристина.
Он с подозрением прищурился.
— Что ты сегодня ела?
— Какое это имеет значение?
Говард положил ей руку на плечо.
— Большое, если ты голодна, — объяснил он, стараясь сохранять спокойствие. Неужели этой девице совершенно на себя наплевать?
Губы ее дрогнули.
— Не понимаю, почему ты делаешь вид, будто тебя это действительно заботит! — воскликнула она.
— Может быть, потому, что это правда…
Было не время и не место размышлять, насколько заботит. Неоспоримо было одно: находиться в одной комнате с Кристиной было смертельной ошибкой.
— Единственное, что тебя действительно заботит, — это деньги и власть! Способен ли ты представить, что значит быть объектом купли-продажи? — с горечью спросила Кристина, чувствуя, что всем своим существом желает поверить в его искренность.
— Деньги и власть у меня уже есть, — напомнил ей разозлившийся Говард.
— Такие люди, как ты, всегда хотят большего! — не сдавалась она.
— Почему же я тогда просто не промолчал? Над этим ты задумывалась?
Кристина ничего не ответила, но выражение ее лица говорило само за себя. Именно ее упорное желание видеть в нем только худшее заставило Говарда неосторожно сказать:
— Если бы я хотел соблазнить тебя, Кристина, то сделал бы это. Тогда или теперь — все зависело только от моего желания, — дерзко добавил он. — И если я решусь на это, то осчастливлю твоего отца, не забывай!
Слабая надежда Кристины на то, что она ошибалась, окончательно развеялась.
— В этом не будет никакого смысла после того, как он узнает, что я не беременна.
При первом же удобном случае нужно будет рассказать отцу правду, решила она. Единственной причиной, по которой Кристина не сделала это в прошлый раз, было нежелание нарушать столь редкое между ними понимание.
— Тогда, может быть, я сделаю это просто ради удовольствия, — произнес Говард провоцирующим тоном.
— Так, значит, ты признаешься! — вскричала Кристина. — Вчера ты пришел ко мне с намерением соблазнить!
— Неизвестно еще, кто кого соблазнял, — возразил Говард, раздражаясь сильнее. — Черт возьми, я вовсе не предполагал… — Он поднял глаза к потолку, как будто надеясь найти там подсказку.
Каждое его слово, казалось, лишь усугубляло положение. Так, может, лучше вообще ничего не говорить? Может, стоит оставить попытки доказать, что его намерения были чисты и лишены скрытых мотивов?
— Если ты простила Огастеса, то почему бы тебе не простить и меня?
— Это не одно и то же! — выпалила она.
— Разве?
Кристина отвела взгляд.
— Сейчас я нужна отцу.
— Возможно, и мне тоже… — Эти слова потрясли его в не меньшей степени, чем ее.
— Я нужна… тебе? — недоверчиво переспросила Кристина.
После короткой внутренней борьбы Говард решил отступить. Частично потому, что момент был не совсем подходящий, частично из-за того, что сомневался, что она ему поверит.
— Мне кажется, что сейчас мы все нужны друг другу, Кристина.
— Ты пришел, чтобы сказать мне об этом? — охнула Кристина, сгорая от стыда. В то время как он думает о своей матери, о том, как поддержать ее в последние отведенные ей дни, она мечтает лишь об одном: как бы залезть в его постель. Что за непростительный эгоизм с ее стороны!
