— Я никуда отсюда не уеду, пока мы не сядем и не обсудим спокойно, как пристало нормальным взрослым людям, положение моей дочери. Которая, кстати, и твоя дочь.
— А чем ты занимался? Хотел подогреть меня парой поцелуев? — насмешливо вставила Брайди и заметила, как он дернулся, будто от удара. — Черт побери! Я прямо становлюсь призовой сукой года рядом с тобой. Я должна переодеться.
Брайди решительно хлопнула дверью спальни и невидящими глазами уставилась на одежду в шкафу. Не следовало обвинять Падди в недостойных мотивах. Хоть она и не эксперт, но готова поклясться, что они не более притворные, чем ее собственные. Она верила ему, когда он говорил, что не может без нее.
Но как же она ненавидела это.
Брайди машинально провела рукой по вешалкам. Правда лежит на поверхности. Падди желает ее. Но он любил Пегги, которая была матерью Крис.
С тяжелым вздохом Брайди переоделась в хлопковые брюки и свободную зеленую рубашку, натянула носки на ноги. Потом расчесала волосы и завязала их в хвостик. Губы она не покрасила и решила обойтись без сережек. Пусть видит ее такой, какая она есть.
Набрав полную грудь воздуха, она открыла дверь и вышла в гостиную.
Падди стоял у книжной полки, держа в руках рамку с фотографией.
— Это отец Крис? — резко спросил он.
Знай она, что придет Падди, она убрала бы снимок с глаз долой. Подойдя к нему, она взглянула на фото.
— Да. Ее отец и дедушка с бабушкой.
Снимок был сделан, когда Брайди было шестнадцать лет, незадолго до выпускного вечера. Она смеялась прямо в камеру, одной рукой обняв Билли, другой его мать, Сильви. Его отец, Грег, тоже обнимал Сильви. Все выглядели счастливыми.
— А где они сейчас? — спросил Падди.
— Сильви и Грег в том же доме в Бернстоне. Грег на пенсии. Он работал на фабрике. Билли уехал сразу после школы. Он закончил экономический колледж и подвизается в международном банковском деле. Живет в Новой Зеландии. Он был в Штатах года четыре или пять назад, тогда я и сказала ему о его дочери. Я решила, что он должен знать.
— На вид парень ничего. Так ты поддерживаешь отношения с ним?
— Он звонит в самые неподходящие моменты то из Токио, то еще откуда-нибудь. Он терпеть не может писать письма. Родителям о ребенке он ничего не сказал, я тоже не говорила. Какой смысл?
Падди положил фотографию на стол и огляделся. Комната была маленькая, уютная, просто обставленная: белые крашеные стены, синий деревянный пол, горшки с алой геранью на окне, выходящем на океан.
— Масса почтовых открыток, — заметил он. — Ты много путешествовала. Была на Гаити?
— Падди, это места, куда я хотела бы поехать, а не где побывала.
— Учителя не так плохо зарабатывают. Можно позволить себе поездку.
— Это что, допрос? — резко спросила Брайди.
— А эта колымага, что стоит у тебя перед дверью, на ней, по-моему, опасно ездить.
— Я на ней доезжаю, куда мне надо.
— Это твой дом?
— Я его снимаю.
Он снова огляделся. Вся мебель была явно из магазина подержанных вещей, хотя приведена в порядок.
— А картины? — спросил он. — Это чья работа?
— Моя.
Он подошел поближе к одной из картин. Абстракция. Сильные энергичные мазки ярких чистых цветов.
— Мне нравится, — с улыбкой проговорил Падди. — Она очень похожа на тебя.
— Я как-то увидела в газете абстрактную картину — ничего особенного, вертикальные полосы, а музей Гугенхейма заплатил за нее миллион долларов, вот я и решила, что тоже не лыком шита и могу сама такие делать. — Она посмотрела с озорной улыбкой. — Иногда я делаю полосы. Но чаще пятна.
— Нефигуративный постмодернизм, — глубокомысленно изрек Падди.
— Так отчего ж мне никто не предлагает миллион баксов?
— На всякий случай не уходи пока с работы, — ухмыльнулся он. — Мне нравится, как ты умеешь смеяться над собой. Это мало кто умеет.
— Я не заметила, чтобы ты много смеялся.
— Ты не видела меня в лучшие времена. Мы как-нибудь устроим что-то вроде свидания. Ну, пицца, кино, как водится.
Брайди не считала, что это удачная идея, не собиралась она говорить ему и о том, что, когда он смеется, ей хочется схватить его в объятия — и будь, что будет. Как это она раньше не знала, насколько сексуальным может быть мужской смех.
— Ты, кажется, сам сказал, что пришел сюда съесть собственную шляпу. Может, кофе или пиво, чтобы запить ее?
— Пиво это диво. — И пошел за ней на кухоньку.
Она отметила, что глаз его не пропускает ни одной детали. К ее раздражению, он первым делом остановился перед двумя фотографиями над раковиной. На одной рыжая женщина уверенно вела байдарку через каменистую стремнину; на другой та же женщина висела на отвесной скале, гребень скалы резко выделялся на фоне неба. Эти фотографии Брайди тоже сняла бы, если бы знала, что нагрянет Падди.
Он стал рассматривать фотографии и затем пробормотал:
— Да это же ты!
— Я же говорила, что не люблю тихую жизнь.
— Может, по-другому? Любишь риск?
— А у тебя с этим проблемы?
— Я любил ходить на байдарке до того, как женился… но в горы не лазал. У меня боязнь высоты. Почему ты любишь опасность, Брайди?
— Чтобы не кончить, как моя мать, — не задумываясь ответила она. — Лучше любить опасность, чем власть.
— Но в течение тринадцати лет ты держалась подальше от мужчин. Во всяком случае, так ты говорила.
В самую точку.
— Ишь, какой умник… — ответила она не совсем дружелюбным голосом и открыла дверцу холодильника.
— А почему отказ от путешествий, развалюха вместо нормальной машины и домишко, где и скунсу не развернуться?
Брайди открыла бутылку пива и вместе со стаканом поставила на стойку. Ноздри у нее раздувались.
— Экий Великий инквизитор! Тогда позволь и тебе задать вопрос. У тебя водятся деньги. Я видела дом и знаю, почем участок на берегу в Гринвуде. На университетскую зарплату это не потянуть, а?
— У моих родителей и родителей Маргарет были деньги, — ответил он.
Он сказал это спокойным голосом, но от Брайди не ускользнули нюансы.
— Полагаю, ты унаследовал долю Пегги. Прости, я не хочу показаться циничной, но, Падди, я ушла из дому в семнадцать. В день рождения Крис я украла деньги на автобус из кошелька матери и потом загнала бриллиантовое кольцо бабушки, чтобы снять первое жилье. Я мыла посуду в ресторанах и работала в бакалейных лавках, чтобы платить за учебу в университете, потому что у меня была маленькая слабость — я любила поесть. Я до сих пор выплачиваю студенческие долги и, пока не расплатилась с ними, не путешествую и не покупаю дом и новую машину. — В ее улыбке была изрядная доля самоуничижения. — Однако у меня есть собственная байдарка и все, что нужно для альпинизма, причем все это лучшего качества.
