Его брат, нервный мальчик с большими голубыми глазами, нуждался в повышенном внимании и постоянно досаждал Иво. Иво пытался перебороть в себе неприязнь к брату, но ничего не выходило. Поэтому он старался проводить дома как можно меньше времени, а если ему это не удавалось, придумывал любые отговорки, чтобы не общаться с братом.
Но однажды случилось нечто ужасное. Элиза Видхэм, только что научившаяся управлять катером, пригласила на морскую прогулку всех членов семьи. Такие совместные поездки были делом довольно редким, но Иво решил отказаться. Ему все равно не доставило бы радости лицезрение матери, без конца сюсюкающей с младшим братом, и заискивающее лицо отца, который все еще продолжал надеяться на чудо. Он остался дома, устроился в удобном кресле и в очередной раз перечитывал «Оливера Твиста» Диккенса.
День прошел, наступил вечер, а родители не возвращались. Иво показалось странным, что их прогулка настолько затянулась. Но спустя какое-то время незнакомый голос по телефону сообщил ему, что яхта разбита, его родители — в больнице, а младший брат… утонул. Да, Иво не любил своего брата, более того, иногда он даже желал ему смерти, но в этот момент все перевернулось в его душе. Он проклял свои мысли, свои неосознанные желания, но было уже поздно…
Через полгода умерла и Элиза. Эта катастрофа оказалась для нее слишком сильным потрясением. А Джошуа Видхэм дождался поступления сына в университет и уехал путешествовать. Жизнь в Англии теперь ассоциировалась у него с беспросветной тоской и вечным ожиданием чуда, которое никогда не произойдет…
Мы стояли на вершине Белых Скал, поросшей маленькими желтыми цветами. Дул легкий ветерок и ласково теребил волосы на наших головах. Лицо Иво… Сейчас я вспоминаю его лицо и не могу передать словами, сколько тоски, сколько отчаяния было в нем. Как будто то, о чем он рассказал мне, случилось не много лет назад, а только вчера. Ему до сих пор было больно, и он продолжал винить себя в случившемся. Как будто его мысли могли повлиять на ход событий в тот ужасный день…
Мне так хотелось сказать ему что-то ободряющее, объяснить Иво, что он напрасно изводит себя мрачными мыслями, что все равно уже ничего не изменить… Но ему не нужны были объяснения. Все эти годы он свято верил в то, что причастен к смерти брата и матери. И едва ли что-то способно поколебать эту веру…
Мне кажется, я понимаю, как оказалась в поместье Видхэмов. Иво просто платит по счетам своему прошлому. Он думает, что, помогая мне, делает то, что когда-то не сделал для своего брата, утонувшего у Белых Скал… Как дать ему понять, что Бог простил Иво дурные помыслы и позволил мне спасти его в том же месте и при схожих обстоятельствах? Как заставить его поверить в то, что он не виноват?
Тридцать первое мая…
Сегодня утром осведомляться о моем состоянии приходил мистер Колчет. Надо сказать, никаких хороших новостей на этот раз не было.
— Что-то де то с вами, милая Русалочка. Только вот что именно, не могу подять… — изрек он после получасового осмотра и беседы. — Кажется, все функциодирует нормально… Возмождо, проблема в другом. В вашей психике, которая до конца не сумела восстадовиться… Вам дужен покой и приятные впечатления… Как мождо больше приятных впечатлений… — За это время я получила массу приятных впечатлений, но почему-то в голове сейчас крутился только ужин у Иллиана. — Или, даоборот, крайне негативные… Такое тоже бывает. Когда у человека шок, он забывает о том, что чего-то де умеет или де может… Но они должны быть сподтанными, вдезапными… Что ж, посмотрим, время покажет. Постарайтесь поменьше думать о том, что вы не можете говорить. Отвлеките себя чем-дибудь. Не думайте об этом, как о дедостатке… Думайте о своей демоте как о вполне обычном явледии…
Я кивнула. В общем-то, мистер Колчет был прав. Я слишком много думаю о том, что не могу говорить. Думаю, сама того не желая… Думаю, когда хочу ответить кому-то не жестами, а словами. Думаю, когда мне хочется утешить Иво или обратиться к Корби. Думаю, когда ложусь спать, когда просыпаюсь. Меньше всего я думаю об этом, когда пишу дневник…
Я поделилась своими соображениями с мистером Колчетом. Он взял мою дощечку, которую я использовала, общаясь с людьми, и прочитал написанное.
— Вы пишете девдик? Интересно, очедь интересно… Здачит, когда вы делаете привычное действие, то де думаете о своей демоте… Замечательно… У вас есть все шадсы поправиться, если вы будете делать то, что я вам сказал. Главное, чувствовать себя комфортдо, забыть, что это — дедостаток. Я понимаю, это очень сложно, однако возмождо… И еще одно. Не забывайте проговаривать губами то, что хотите сказать. Это тоже стимулирует процесс. И де волнуйтесь по мелочам. Я вижу, вы очедь впечатлительдая натура…
Волноваться по мелочам для меня вредно, а испытать очередное нервное потрясение может оказаться весьма кстати. Интересная логика у моего недуга… Точнее, состояния. Ведь мистер Колчет просил меня не думать о том, что это «дедостаток»… После ухода мистера Колчета я решила обсудить эту мысль с Иво.
— Да, действительно странно, — согласился Иво. — Но Колчет прав. Часто бывает так, что во время сильного стресса человек может поднять вещь вдвое тяжелее, чем он сам. Еще может забыть о своих страхах, тем самым избавляясь от них навсегда… Конечно, экспериментировать с твоим состоянием мы не будем. Кто знает, чем это может закончиться… А вот положительные впечатления — это нужно взять на вооружение. Я тут узнал кое-что о сырных бегах… — как бы невзначай бросил он. — Они будут проходить завтра неподалеку от Дувра. Почему бы нам с тобой не поучаствовать в них? Или хотя бы посмотреть…
Я много слышала об этом увлекательном и забавном зрелище, но никогда не видела его своими глазами. Конечно, принять в нем участие я едва ли смогла бы. Наверное, мне не хватило бы смелости… А посмотреть — с превеликим удовольствием. Я радостно закивала головой, предвкушая новые впечатления.
— Значит, ты не против… — улыбнулся Иво, довольный моим согласием. — А то я до сих пор казню себя за тот ужин у Иллиана. Ты ведь совсем не хотела туда идти… И была совершенно права…
Я успокоила Иво, объяснив ему, что ужин у Иллиана — дело прошлое, а посмотреть на сырные бега я мечтаю уже давно. Кое о чем я, правда, умолчала… При одной мысли, что мы поедем куда-то вместе, у меня лихорадочно заколотилось сердце. Может, это предчувствие перемен… Хотя я не помню, чтобы когда-нибудь жаждала их настолько, что сердце билось как сумасшедшая белка… Сама не знаю почему, но я решила, что с нами непременно должен поехать кто-то третий. Может быть, Мэт, которого я очень хотела увидеть?
