Ну вот. Опять их разговор скатился в ненужную колею.
— Барт, — остановила она его. — Давай говорить как разумные, цивилизованные люди. Ни ты, ни я не желаем зла ни друг другу, ни — тем более — детям. Так какое же решение мы примем?
— Я хочу отвезти детей в дом на Первой Приморской. Им там понравится, — объявил Барт. — Там просторно, чисто, я завтра же поеду и куплю необходимую мебель и игрушки.
— Как — «отвезти детей»? — растерялась Алрика. — Ты же не знаешь, чем и когда их кормить, когда спать укладывать, какие лекарства давать, если им будет нездоровиться!
Барт посмотрел на Алрику с укоризной.
— Вообще-то я хочу сказать, что приглашаю их погостить там вместе с тобой. Но если ты категорически отказываешься переступать порог моего дома, то мы можем в этот день обойтись услугами няни.
— Что? Как няни? Почему няни? — возмутилась Алрика. — Я приглашаю для них няню только тогда, когда сама на работе. А вечером и в свой выходной я всегда с детьми.
— Тогда — милости просим. Выходной у тебя по-прежнему в понедельник?
Алрика кивнула. Надо же, он помнит…
— Значит, в понедельник утром я за вами заеду. К тому времени как раз все будет готово. — Тон Бартона снова стал резким и уверенным, словно кто-то другой пять минут назад горько сетовал на судьбу и свои душевные метания.
В этом был весь Барт. Его папа-бизнесмен с детства внушал сыну, что мужчина должен быть сильным и безжалостным, а на самом деле Бартон был довольно мягким и порой рефлексирующим человеком. И только Алрика знала, что находится под его маской всемогущего и всевластного покорителя любых вершин. Может, поэтому он и сбежал от нее?
Но она всегда принимала его таким. Ах, если бы Барт вовремя понял это… Но теперь говорить об этом было бессмысленно. Между ними нет ничего общего — кроме общих детей. И если бы не его настойчивое желание общаться с сыновьями, Аkрика ни за что не согласилась бы переступить порог этого дома.
Но теперь ей не оставалось ничего иного, кроме как согласиться.
По крайней мере, он не отнимал у нее детей. А денек на Приморской она как-нибудь перетерпит.
Гэри Ауэрман сидел в кресле для посетителей и довольно потирал руки.
— Ну вот и умница, вот и ладненько, — приговаривал он. — Так, глядишь, все и разрешится.
— Ты хоть представляешь, Гэри, что мне пришлось перенести? — воскликнула Алрика, со стуком ставя на свой письменный стол чашку с чаем, заваренным для нее Мэри.
— Представляю, милая, представляю, — примирительно заворковал Гэри. — Все это, конечно, нелегко…
— Нелегко? Да мы вытащили на свет божий такое количество грязного белья, что я до сих пор чувствую себя совершенно разбитой, — простонала Алрика.
Это была правда. Всю ночь она не спала, перебирая в памяти обрывки их с Бартом разговора и вороша старые обиды. Вот тут надо было ему ответить по-другому, корила она себя. А на это я бы сейчас сказала…
А ведь им предстоит общаться весь выходной. Да еще и тщательно следить за каждым словом, ведь с ними будут дети, которым совершенно необязательно вникать в суть конфликта.
— Это как у психоаналитика, — заметил Гэри. — Вы постепенно выговоритесь, пена сойдет, и останутся добрые, крепкие отношения.
Алрика чуть не подпрыгнула. Лучше бы Гэри молчал совсем, чем пытаться утешить ее этими раздражающими расхожими глупостями.
— Не будет у нас никаких отношений, — отрезала она. — Ни добрых, ни крепких. Я всего лишь пошла ему на уступку, чтобы он не навредил ни мне, ни детям. Больше мне с этим человеком не о чем говорить.
— А ты и не говори, — подхватил Гэри. — Пусть все идет как идет. Поиграет с детьми, почувствует себя папой, а потом уедет с глаз долой и будет только присылать чеки на кругленькие суммы.
Гэри уже предвкушал кругленькие комиссионные за свое участие в этой истории. Он действительно не раз помогал этой семье дельным советом, но Алрика подозревала его в меркантильности и порой начинала изрядно злиться.
— А детям — как ты думаешь, Гэри? — детям нужен папа или его кругленькие чеки? — прошипела Алрика. — Чеки их будут спать укладывать и сказку на ночь рассказывать? Я прочувствовала по полной программе, что такое — быть брошенной, им-то за что такое счастье?
— А дети будут ездить к нему на каникулы и все такое, — заверил Гэри. — И вообще, Алрика, ответь сама себе — чего ты хочешь? Чтобы Барт исчез немедленно и навсегда? Или…
Хорошенький вопрос. Она не знала.
Алрика и представить себе не могла, какое разрешение ситуации теперь является для нее желанным и единственно приемлемым. Но почему-то ей уже не хотелось, чтобы Барт просто исчез из их жизни, растворился, как не бывал. Гэри был прав в одном: пена пошла.
— Я боюсь одного, — призналась она. — Чтобы дети не стали разменной пешкой в какой-то непонятной мне игре.
Гэри слегка наклонился вперед и посмотрел в глаза Алрики. Тон его был серьезен.
— Я не думаю, что дети здесь — пешки, Алрика, — заявил он. — Скорее они — главный приз.
Наконец-то рабочий день подошел к концу. Последним посетителям надоело резвиться в волнах, они выбрались на берег, и станцию можно было закрывать. Алрика отпустила Мэри, заперла все двери, села на свой велосипед и покатила домой.
Алрика так устала за неделю и так ждала своего выходного, чтобы расслабиться и побыть с детьми. Но Барт спутал все планы. Второе ей удастся, а первое — нет. Вряд ли она сможет расслабиться в компании с бывшим мужем в их бывшем доме.
О чем они будут говорить? Как она сможет ходить по этим комнатам и подниматься по этим лестницам, помня, какие великолепные минуты счастья здесь пережила и какие вспышки страсти случались у них в каждом уголке этого дома?
Не было ни одного дивана, ни одного паласа, ни одной комнаты и даже чуланчика, где бы они не предавались любви. У них с Бартом не было привычки дожидаться ночи и степенно отправляться в спальню, нацепив ночные рубашки.
С подачи Барта, который учил ее быть раскованной, они начинали взаимные ласки, как только чувствовали огонек желания. Одежда тут же срывалась и летела на пол, любой ковер или столик мог служить опорой для их разгоряченных тел. Сначала это смущало Алрику, но потом стало нравиться.
Она подумала о том, что теперь, когда она стала матерью, от этой привычки придется отказаться. Им надо быть осмотрительными и запираться в спальне, если страсть застигнет врасплох среди бела дня.
Но тут же Алрика спохватилась. О чем она думает? Какая чушь! Им с Бартоном больше никогда не заняться любовью. Потому что нет никакой любви, слишком отдалились они друг от друга, слишком сильна ее обида.
