— Он был бы идиотом, если бы не сделал, — заметил Джастин.
— А Мелоди была б еще большей идиоткой, если бы его приняла, — откликнулась Хлоя. — Во всяком случае, женитьба его не привлекает, раз он собирается судиться, поэтому давайте вернемся к тому, что действительно важно сейчас. Кто будет платить, если он начнет процесс?
— Я уже говорила вам, что, если дойдет до суда, я беру на себя всю ответственность, — усталым тоном заявила Мелоди.
В этот момент ей было все равно, кончит она банкротством или нет. У нее не было сил, чтобы переживать новые разочарования.
Если судить по числу посетителей магазинчика «Былое», пришедших «просто посмотреть» в течение дня, мнение Хлои разделяли многие. Мелоди видела: люди шли поглазеть не столько на классические одежды разных времен, сколько на классическую идиотку, которая эти одежды коллекционирует. Любопытствующие посетители жгли ее взглядами, и Мелоди была рада, когда пришло время закрывать магазин.
Роджер, нагнавший ее при выходе из Кошачьего ряда, посоветовал:
— На вашем месте я бы проконсультировался с адвокатом. Мы все знаем, что Хлоя, бывает, ведет себя, как последняя сучка, но на этот раз она права. Если Логан подаст в суд, он может разорить вас дотла.
Совет был здравым — Мелоди понимала это; она считала также своей обязанностью защитить себя, если не намерена легко уступить Логану победу. В результате она посетила своего приятеля юрисконсульта Уилла Макалистера и оказалась дома не в шесть часов, как обычно, а в семь.
К тому времени, когда Мелоди начала подниматься по ступенькам крыльца особняка Стоун-хауз, уже вышла луна, и изморозь сверкала, как бриллианты, на подъездном пути.
Закрыв за собой входную дверь, Мелоди избавилась от сапог, шубы и сумки в прихожей, и, на ходу расстегивая блузку, пошла в спальню. Предстоял еще один вечер с мягким халатом, меховыми домашними туфлями, огнем в камине и едой, которая успокаивала как душу, так и желудок, — именно в таком порядке.
Небольшая бронзовая лампа на столике у двери в гостиную давала достаточно света, чтобы Мелоди нашла дорогу в кладовку, где всегда держала про запас сухие поленья вишни — и загораются хорошо, и горят ровно. Когда она вернулась…
— Очень впечатляет, — раздался голос из глубины кресла у нее за спиной.
Мелоди взвизгнула от испуга, но не успела еще остановить свой крик, как испуг превратился в усталое отчаяние.
— Что именно? — спросила она. — Что у меня под полом не сидят гномы и не выходят в мое отсутствие делать сообща за меня всю работу по дому? Или что я не потеряла сознание и не упала замертво при звуках твоего голоса?
— Отчасти сыграло роль и то, и другое. — Джеймс распрямился, встав с кресла, и теперь маячил над Мелоди. — Но, признаюсь, раз уж ты об этом упомянула, мне больше импонировала бы вторая причина.
— Тогда должна тебя огорчить, поскольку сделана из более прочного материала, чем ты предполагал. — Мелоди потуже затянула пояс халата, как бы стараясь отогнать злых духов.
— Или это действительно так, или ты просто привыкла, возвращаясь домой, обнаруживать мужчин, расположившихся в твоей гостиной. Что тут верно, Мелоди?
— Не твое дело.
Джеймс сиял, ямочки на щеках появлялись и исчезали, освещаемые огнем из камина.
— Временами я могу быть очень вульгарным мужчиной, миледи. Верьте мне.
— О, я верю, — ответила она гораздо более сдержанно, чем требовало ее настроение. — В это мне совсем нетрудно поверить.
— Я пришел сюда не драться, Мелоди.
— Мне безразлично, зачем ты пришел. Для меня важно только, чтобы ты убрался, и чем скорее, тем лучше.
Он покачал головой.
— Не выйдет. Не раньше, чем ты и я немного поговорим.
— Передо мной телефон на столе, и достаточно…
— Позвонить в полицию… — Джеймс вздохнул, изображая бесконечное терпение, и запищал кошмарным фальцетом: — На помощь, офицер! В моей комнате посторонний мужчина!
Мелоди постаралась удержать улыбку.
— Ты признаешь, таким образом, что ты посторонний? — приторным тоном спросила она, двинувшись к телефону.
— Прекрати, Мелоди, — предупредил Джеймс, говоря уже нормальным голосом. — Тебе не удастся позвонить.
Она с некоторым недовольством обнаружила, что такой вариант развития событий вызвал у нее целую волну чувств.
— Я могу кричать, — пригрозила она. — Тогда моя соседка сверху позвонит за меня.
— Соседки нет дома. Я видел, как она уехала, когда забирался на твой балкон. Нельзя оставлять запасной ключ в таком доступном месте. Мало ли кто может им воспользоваться.
— Чего именно ты добиваешься, Джеймс? — спросила Мелоди рассерженно, потому что он загнал ее в угол.
— Я хочу переговорить с тобой.
— Ну, хорошо, говори, что у тебя там. Я голодна и хочу поесть, пока не наступило утро.
— Мы можем поужинать и в то же время поговорить.
— Ты меня не понял. Я тебя не приглашаю ужинать. Я никого не ждала и мне нечем тебя угощать.
— Не беспокойся. Мы можем послать кого-нибудь в ресторан поблизости. Как ты смотришь на пиццу?
— Я не люблю пиццу.
— Слишком простое блюдо на твой изощренный вкус, разумеется. А как японская пища?
— Я собиралась поесть фасоли.
На этот раз удивился Джеймс.
— Фасоли? — повторил он. — Ты имеешь в виду…
— Фасоль в томате на ломтике хлеба.
— Я люблю фасоль, — заявил он с чарующей улыбкой.
— Кто первый сказал: «Раз не можешь победить их, присоединяйся к ним»? — задумалась Мелоди вслух и, так и не вспомнив, пожала плечами. — Ты открой банку, а я сделаю бутерброды, — сказала она и помчалась в кухню, с некоторым удовлетворением отметив по пути, что Джеймс не спускал глаз с телефона, когда она проходила мимо.
Мелоди нарезала хлеб и уже варила шоколад, когда поняла, что Джеймс не очень-то преуспел с открыванием консервной банки.
— А что — все мужчины-левши такие неумелые, как ты? — не выдержала она, когда консервный нож в третий раз соскочил в сторону и банка покатилась по полу.
— Я не левша, — буркнул он и осторожно прикоснулся к своей правой руке.
— Джеймс! — Мелоди с огорчением заметила у него на пальцах содранную кожу и припухлость. — Что случилось?
— Ты не поверишь, я слишком сильно ткнул вчера рукой в твою дверь.
— Не поверю, — ответила она, наполняя чашку льдом из холодильника. — Невозможно так изуродовать руку, стуча в дверь. Ты что-то скрываешь от меня?
— Я не совладал с собою. — Он взглянул на Мелоди из-под своих черных шелковых ресниц. — Я дал тут одному в морду.
— О боже! Посмотри, что ты сделал со своей рукой.
На лице Джеймса появилось нечто среднее между улыбкой удовлетворения и болезненной гримасой.
— Ты бы видела того типа.
— А кто это? — спросила Мелоди, взяв его руку; чтобы поместить ее в ледяную ванну.
— Очень холодная, — заметил он.
Они стояли близко друг к другу. Мелоди решила, что в данной ситуации этого не избежать. Но почему ее всю трясло?
— Перестань жаловаться и отвечай на мой вопрос.
— Я влепил Хеллерману.
Мелоди раскрыла рот.
— Ведущему с телевидения?
— Ему самому. Я бы дал ему еще, если бы его не выручили его прихлебатели.
— Насилие, — провозгласила Мелоди, — редко приносит пользу. Тебе надо было бы это знать.
— Может быть, в вашем мире, миледи, — уточнил он, баюкая левой рукой распухшую правую. — Но там, где вырос я, дракой кончались многие разногласия, и, хотя обычно я не ратую за применение насилия, бывают моменты, когда хорошая зуботычина гораздо честнее, чем так называемые цивилизованные способы, которыми пользуешься ты.
Мелоди вновь погрузила его руку в ледяную ванну.
— Тебе могут предъявить обвинение в нанесении телесных повреждений.
— Он меня спровоцировал.
— Кончится тем, что ты проведешь больше времени в залах суда, чем твой отец в больничной палате.
Джеймс вновь вынул руку из ледяной ванны, вылил на этот раз содержимое чашки в раковину и отставил сосуд в сторону.
