– Поехал вслед за вами, – тихо ответил он.
Сьюзен показалось, что у нее остановилось сердце, голова закружилась. Может ли такое быть? Если даже он говорит правду, то он последовал за ней по каким-то своим соображениям, о которых ей ничего не известно. Они едва знакомы друг с другом. И все же она никак не могла унять охватившей ее дрожи. Ее жизнь всегда казалась ей пустой. Даже маленькой девочкой она чувствовала, что ее никто не любит, что всем безразлично, есть она на этом свете или нет.
Да, у нее было вдоволь одежды и еды, она жила в уютном, удобном домике – для кого-то такая жизнь казалась пределом мечтаний, но не для нее. Желание быть любимой порой достигало у нее пронзительной остроты, и, когда оно становилось просто невыносимым, она набрасывалась на еду и не могла остановиться. Все это началось, когда ей исполнилось двенадцать лет. Еда стала для нее чем-то вроде наркотика, она притупляла мучающую ее боль, чувство того, что она нелюбима, нежеланна, никому не нужна. Все карманные деньги она тратила на еду. Ее мать была натурой щедрой, по крайней мере в отношении денег, – она выделяла Сьюзен порядочные суммы и никогда не интересовалась, как та их тратит. Сью прятала запасы еды в своей комнате, а когда они подходили к концу, тайком пробиралась на кухню, хватала там что-нибудь съестное, неслась наверх, запирала дверь, как одержимая набивала себе рот, пока приступ не проходил.
И тогда ее охватывало чувство вины и страха. Девочка смертельно боялась растолстеть, потому что в этом случае ее уж точно никто никогда не полюбит, она обязательно должна быть такой же, как ее мать. Любят только красивых. Все в один голос твердили ей об этом, и Сью не сомневалась, что это правда.
Отец и Питер обожали ее мать. Она притягивала взгляды мужчин как магнит. Сьюзен считала, что нужно любой ценой оставаться стройной, поэтому, наевшись, шла в ванную комнату и вызывала у себя рвоту. Она не помнила, когда все это началось, но ей довольно долго удавалось скрывать свои проблемы от окружающих.
– О чем вы задумались? – спросил Ричард, и она, очнувшись, увидела, что он смотрит на нее как выслеживающий добычу ястреб. Его поза была напряженной, глаза сверкали из-за полуопущенных ресниц.
Она вздрогнула.
– Как вы меня нашли?
– Обратился к жилищному агенту, – холодно ответил он.
Всего-навсего! Никаких тебе расследований, никаких таинственных сил – просто спросил агента!
– Выглянул из окна и увидел, что вы погрузили багаж и садитесь в такси, – продолжал он. – И я позвонил жилищному агенту и спросил, известно ли ему, куда вы направляетесь, а он ответил, что у вашего отчима есть вилла в Тетуане. Вот я и решил отдохнуть в этом райском уголке. По «счастливому» совпадению, начальство настояло на том, чтобы я взял отпуск. Они считают, что я по состоянию здоровья не могу работать. – Его лицо потемнело. – Эти безмозглые идиоты не желают отправлять меня со съемочной группой за границу до тех пор, пока я не поправлюсь окончательно, с их точки зрения.
Ошарашенная девушка пробежала взглядом по его фигуре, как бы желая увидеть следы болезни. На руке она увидела шрам, но он явно был давним – тонкий бледный рубец на загорелой коже.
– Я слышала, что вы были ранены, – медленно сказала она. – Но детали мне неизвестны. Что с вами случилось?
Он равнодушно пожал плечами.
– Пуля скользнула по коже головы. – Он наклонил голову и откинул волосы, обнажая свежий рубец.
Сьюзен медленно подошла к нему. Ей очень хотелось тихонечко провести по рубцу пальцем, но она справилась с искушением.
– Такое впечатление, что он все еще болит. – В ее голосе прозвучали хрипловатые нотки.
Он дернул плечом.
– Уже нет. Поверхностные ранения хорошо заживают. А вот нога дает себя знать, особенно в пасмурную погоду, я начинаю прихрамывать. Мне трудно понять, при чем здесь дожди, но это факт. Еще одна пуля прошла совсем рядом с легким. Хотите взглянуть на шрам? – Его глаза смеялись.
– Нет, – поспешила ответить она, увидев, что он взялся за ворот черного свитера.
Неожиданно рассердившись, Сьюзи выпалила:
– И почему только вы так поступаете? Едете туда, где опасно, прекрасно зная, что можете очутиться на линии огня. Что касается меня, то я очень боюсь смерти.
– И я боюсь, – сдержанно заверил ее Ричард. – Я самый отъявленный трус на свете, уж поверьте мне.
– Не верю! – выдохнула она. – Если бы вы были трусом, то выбрали бы себе другую профессию. Я не раз видела вас по телевизору в самых что ни на есть опасных ситуациях, а вид у вас при этом был такой, будто вы стоите посреди Пиккадилли-Серкус!
– Некоторые районы боевых действий куда как безопаснее, чем Пиккадилли в час пик, – усмехнувшись, ответил он, но Сьюзен в ответ даже не улыбнулась. Все это слишком серьезно, чтобы быть забавным.
Он искоса посмотрел на нее.
– Дело в том, что если человек желает сделать карьеру военного корреспондента, то он обязан чувствовать опасность. Храбрецы то и дело прощаются с жизнью, и только трусы вроде меня знают, что рисковать надо с умом. И прежде чем рваться в бой, всегда следует сначала сосчитать до десяти!
– Именно так вы и оказались здесь? – моментально отреагировала он. – Держу пари, вам было известно, что в саду полно собак. Интересно, как вам удалось отключить сигнализацию?
Он улыбнулся, явно очень довольный собой.
– Я перебрался через стену, прежде чем ее успели включить, – она начинает действовать, только когда наступает ночь. А я оказался в саду еще в сумерках – взобрался на дерево и провел там несколько не вполне приятных часов в ожидании, пока все огни в доме погаснут.
– Но зачем? – Его слова привели ее в крайнее изумление. – Ради чего все это? Чего вы хотите?
Их разделяло всего несколько футов. Ричард резко выбросил руку, его пальцы сомкнулись вокруг ее кисти, и он притянул ее к себе. Сьюзен вздрогнула от неожиданности, оказавшись в его объятиях.
– Нет! Не надо… – сдавленно вскрикнула она, пытаясь оттолкнуть его от себя, и в то же время ощущая силу его тела, вдыхая возбуждающий запах его кожи.
– Ты спросила, чего я добиваюсь, – прошептал он, неясно гладя ее щеку. – Вот этого… – Его губы нежно коснулись ее глаз, и она с глубоким вздохом, от которого стало больно в груди, закрыла их. Его губы медленно скользили по ее лицу, и в ней проснулось желание, такое острое, что ей показалось, будто в нее вонзили нож. Его губы нашли ее губы, нежно коснулись их и опять пробежались по ее щеке, дразня, как мотылек, порхающий вокруг цветка и улетающий прочь.
Почти теряя рассудок, она пробормотала:
– Прекратите! – Она попыталась высвободиться из его объятий, но он взял ее лицо в свои ладони и посмотрел на нее сверху вниз: его глаза казались миниатюрными зеркалами, в которых отражалась она вся. И она не могла разгадать, что значит этот взгляд.
