– Мисс Форрест, мистер Торп, еще шампанского?
Стюард порхал вокруг, желая угодить клиентам. Да, именно мистеру Торпу и мисс Форрест. Она – мисс Форрест, а не миссис Торп; она – новая любовница Дьюка Торпа, его сожительница, подружка – это уж как кому понравится. Он никогда не женится на ней. Ни-ког-да! Он так и сказал. И никогда ее свадебной фотографии не стоять на каминной полке рядом с фотографиями сестер.
Тина усилием воли прогнала от себя эти мысли. Она ведь поклялась Дьюку не пытаться давить на него. Но он еще может сам измениться – эта последняя надежда согревала душу Тины. Он еще поймет, что она не просто одна женщина в ряду многих. Да он уже это понимает. Значит, все еще не совсем потеряно.
Дьюк улыбнулся и, взяв ее ладони в свои, нежно сжал, пока они поднимались в воздух, ложась на курс к другой стороне земного шара. Погружаясь в теплую зелень его взгляда, Тина подумала – все, началась новая жизнь. Теперь конец ее одиночеству.
Через двадцать два часа, измотанные и уставшие, они прибыли в Лондон. Город с первого взгляда поразил Тину: она еще никогда не была в Европе и не могла налюбоваться на старинные, овеянные ароматом веков лондонские дома, на его строгое очарование. В каждом, даже самом невзрачном сооружении, было что-то особенное. Это не то что огромные, бездушные небоскребы Сиднея или стандартные коттеджи его предместий.
День выдался неимоверно холодный и мрачный. Всю дорогу от аэропорта Хитроу до Найтсбриджа сеял мелкий, нудный дождик. Тина продрогла до костей. Если здесь осенью так холодно, то как же должно быть зимой? Придется подкупить теплых вещей.
Такси затормозило перед большим четырехэтажным домом из темного кирпича. Его фасад украшали эркеры с большими окнами. Взглянув на них, Тина сразу представила себе, как, должно быть, великолепно играют в стеклах солнечные лучи, как светло и радостно становится тогда в комнатах. Она сразу полюбила этот дом. Привратник подхватил их вещи и занес в большой лифт. Дьюк нажал на кнопку четвертого этажа.
Бесшумно раздвинувшись, двери открылись. Перед ними был просторный холл, куда выходила только одна внушительная дверь. Тина вопросительно поглядела на Дьюка, занятого их сумками и чемоданами.
– Возьми ключ, что я тебе дал, и открывай, – распорядился он.
– Эта квартира занимает весь этаж? – недоверчиво спросила Тина.
– Да.
Пораженная, Тина открыла дверь, догадываясь, что такая огромная квартира, да еще в самом центре Лондона должна стоить целое состояние. Оглядевшись, она поняла, что в этой квартире уже кто-то жил. Это было обставленное дорого и со вкусом жилье, не производящее того ощущения, которое испытываешь, входя в совсем новый дом.
Интересно, чья это квартира? – недоумевала молодая женщина, но так и не спросила, захваченная красотой огромной гостиной. Один из углов комнаты занимал большой черный рояль. Вдоль стен высилась массивная мебель из полированного темного дерева: книжные шкафы, поблескивающие стеклами, перемежались с закрытыми полками и секретерами. В другом углу гостиной стояли две массивные черные колонки аудиосистемы. По всему было видно, что для хозяина квартиры музыка очень важна.
Квадратный стол розового мрамора с серыми и черными прожилками окружали кресла и диваны черной кожи. На полу лежал темно-багровый ковер ручной работы. Судя по всему, хозяин отдавал должное не только музыке, но и изобразительным искусствам. Здесь были странные, причудливо изломанные скульптуры абстракционистов, сложные по своей символике живописные произведения, одновременно притягивающие и пугающие.
Тина каким-то шестым чувством уловила настроение и душу этой комнаты и поняла, кому принадлежит квартира. Теперь ей не нужны были больше объяснения Дьюка. Повернувшись к нему, Тина заметила, что он исподтишка наблюдает за ней, за ее реакцией на эту странную комнату.
– Это твой дом, – тихо произнесла она.
– Я прожил здесь несколько лет, – мягко поправил он, кривовато усмехнувшись. – Я хотел увезти отсюда все мои вещи перед тем, как ты бы здесь поселилась. Но я еще успею сделать это, если только ты захочешь жить одна.
– Но почему я этого должна хотеть? – недоумевающе спросила Тина. Как может он говорить об этом после всего, что между ними произошло? – Почему ты решил, что мы должны поселиться порознь?
Он пожал плечами.
– Я тогда не думал, что все так обернется. Тебе же нужно было где-то жить.
– А куда бы отправился ты в таком случае?
– Подальше отсюда, в Ирландию, в Америку – все равно. Главное, чтобы мне никто не мешал работать. Работа – это моя жизнь.
Тина почувствовала, как по ее спине пробежал холодок. Неужели его литература опять разлучит их? В какой же ад тогда превратится их жизнь?
– Но теперь, Тина, все пойдет по-другому. – Его голос вдруг стал нежным.
Он шагнул к ней и обнял. Его теплые руки прогнали холод, а горячие губы звали Тину, требовали ее любви. Она закрыла глаза, растворившись в потоке сладостных ощущений.
Распаковывание чемоданов пришлось отложить.
Спальня Дьюка могла очаровать любую, даже самую искушенную женщину. Мебель розового дерева была обита бархатом цвета изумруда, шелковое покрывало на постели отливало всеми оттенками морской воды. В тех же тонах была выдержана и ванная с золотыми кранами, словно она принадлежала коронованной особе. Тина долго любовалась красотой обеих комнат, как будто это были исторические достопримечательности. Впрочем, идти смотреть на настоящие лондонские достопримечательности было все равно нельзя – погода становилась хуже некуда.
В уютной кухне нашлось множество продуктов, и Тина с удовольствием приготовила им поесть. Дьюк объяснил, что экономка приходит по рабочим дням приглядывать за порядком.
Одну из пустующих спален отвели Тине под мастерскую. Однако, если понадобится больше места, сказал Дьюк, можно будет занять и вторую спальню.
Еще одну комнату он превратил в свой кабинет. Именно здесь уединилась Тина, чтобы почитать его новую драму, пока Дьюк сидел в гостиной и слушал музыку. Зазвучали первые аккорды вагнеровской «Гибели богов». Тревожная, сумеречная тональность этого гениального творения удивительно соответствовала настрою пьесы Дьюка.
Тина с первой же страницы погрузилась в омут бешеных страстей, сотрясавших персонажей пьесы. Этот неутихающий пожар, пронизывающая каждую сцену неутолимая чувственность совершенно не соответствовали названию драмы – «Долгая холодная зима». Уж чем-чем, а холодом здесь и не пахло. Напряжение возрастало от действия к действию и разрешалось взрывом дикой ярости, обнажавшим подлинную суть каждого героя, суть любого человека, стряхнувшего с себя все условности и приличия.
