Примерно в половине седьмого его мать вызвала служанку, и та быстро проводила девушку в одну из огромных гостевых спален и оставила там одну, чтобы она могла привести себя в порядок. Вопреки настоятельным заверениям хозяйки об отсутствии церемоний, Канди очень хотелось иметь возможность переодеться, причем, соответственно случаю, хорошо бы в вечернее платье. Но поскольку это было нереально, она решила, что светлое шерстяное платье, в котором выехала утром, тоже подойдет. Платье было красивое, голубое, с широким белым поясом, с прилегающим верхом и немного расклешенной юбкой. Оно прекрасно подчеркивало фигуру и так хорошо ей шло, что она не могла бы выглядеть более очаровательно, даже если бы оделась для этого вечера у известного кутюрье. Правда, сама Канди не догадывалась, что она потрясающе выглядит, ей было все равно. Надо просто умыться в ванной комнате, сообразила она, а потом посмотрим, что можно сделать с лицом и волосами.
Комната, где ее оставили, оказалась произведением искусства. Главной ее примечательностью была позолоченная, невероятно красивая французская кровать с покрывалом из тяжелого белого шелка. На окнах висели длинные портьеры из золотой парчи, на медового оттенка половицах, застеленных пушистым ковром из густого белого меха, стояли кресла, обитые белым бархатом и заваленные золотыми парчовыми подушками. Массивный антикварный французский туалетный столик был заставлен всевозможными бутылочками и баночками с серебряными крышечками, тут же лежали щетки и расчески с серебряными ручками.
Канди робко подняла одну из великолепных щеток, но быстро положила обратно, как будто та грозила ее укусить. Открыв сумочку, она вытащила свою расческу, расчесала волосы, чего делать было совершенно необязательно, припудрила нос и провела помадой по печально поникшему рту. Затем собрала сумку и покинула комнату, закрыв за собою дверь.
В коридоре Канди в нерешительности остановилась, не зная, куда идти. Но вскоре вспомнила, каким путем ее вела служанка, и вернулась к изгибу изящной лестницы. Там, однако, вновь остановилась: внизу, как раз под ней, в гулком холле разговаривали двое. Канди почему-то мгновенно почувствовала, что их разговор не предназначен для чужих ушей.
— Марко…
Это был голос графини, хриплый, с настойчивой мольбой. Она говорила на итальянском быстро и взволнованно, делая, очевидно, усилия, чтобы быть убедительной. Канди нерешительно глянула через перила позолоченной металлической балюстрады и увидела темную головку актрисы, мерцающую, как полированное черное дерево в свете канделябров. Анна переоделась в золотой костюм из ламе [17], который явно был сшит в одном из самых шикарных римских домов моды; ее тонкие руки, когда она выразительно жестикулировала, вспыхивали темно-зеленым огнем изумрудов.
Рядом с ней стоял такой же высокий, как и она, мужчина. Его волосы, когда-то, видимо, очень черные, теперь были подернуты серебром. Ему около пятидесяти, и он итальянец, подумала Канди. Хорошо скроенный серый костюм, немного полноват, но в целом выглядит довольно элегантно. Девушке показалось в нем что-то знакомое, и, повнимательнее в него вглядевшись, она вдруг поняла, что он очень похож на графа ди Лукку.
Внезапно где-то прозвучал звонок. Появилась служанка в униформе и поспешила открыть входную дверь. В холл вошли мужчина и девушка. Графиня оборвала себя на середине фразы и шагнула им навстречу с распростертыми объятиями.
После того как холл опустел, Канди наконец нашла в себе мужество спуститься по лестнице и присоединиться к хозяйке и ее друзьям-гостям в salotto с зелеными бархатными портьерами, где в ее отсутствие успело собраться довольно большое общество.
Графиня сидела на подлокотнике софы, ведя оживленный разговор с хорошенькой темноволосой девушкой в длинном свободном платье из прозрачной голубой вуали. Рядом с девушкой на той же софе восседала солидная матрона, очевидно ее мать, завладевшая вниманием графа. Джон Райленд, временно покинутый, стоял один у камина с бокалом розового коктейля в руке. Итальянец с седыми волосами, которого Канди видела с графиней в холле, тоже был один. Стоя у незашторенного окна, он смотрел на ясную, залитую звездным светом ночь. Пара, чье прибытие прервало его разговор с хозяйкой, сидела на кушетке. Как раз в тот момент, когда Канди вошла в комнату, мужчина встал и целеустремленно направился к графине с явным намерением привлечь ее внимание. Он был высокий и худой, с легкой сутулостью. Девушка, очевидно, его жена, осталась сидеть в одиночестве и почему-ТО выглядела смущенной. С любопытством взглянув на нее, Канди поняла, что она явно уроженка Востока, скорее всего японка. Вся ее маленькая, изящная фигурка, одетая в фантастически красивое платье из тяжелого мерцающего шелка, в котором яркие красный и золотой цвета плавно переходили один в другой, казалась невероятно хрупкой и кукольной.
Поддавшись импульсу и подсознательно чувствуя, что они обе здесь в известном смысле совершенно чужие, Канди села рядом с обтянутой в шелк маленькой японкой и улыбнулась ей. Для нее не имело значения, что они не были представлены друг другу.
Девушка улыбнулась в ответ, показав прекрасные белые зубки, и на четком, но с легким акцентом английском пробормотала что-то о красоте гостиной и превосходном центральном отоплении в доме графини. И вдруг, к удивлению и ужасу Канди, ее раскосые карие глаза наполнились слезами, маленький ротик скривился, слезы полились по щекам, и она начала громко рыдать. Короткие и удушливые всхлипывания японки мгновенно произвели на всю компанию эффект разорвавшейся бомбы.
Каждый оглянулся так быстро, как будто девушка вскочила и завизжала, и один за другим все прекратили говорить. В повисшей тишине две итальянки на софе уставились на гостью: старшая — с явным неодобрением, молодая — с любопытством. Мужчины застыли там, где стояли.
Только графиня осталась невозмутимой. Ей было достаточно полувзгляда, чтобы разобраться в ситуации, и она тактично не стала больше смотреть в сторону гостьи. Вместо этого, слегка приподняв брови, выразительно глянула на мужа японки, на щеках которого медленно растекался тусклый румянец. Что-то пробормотав, он оставил красавицу и направился к своей жене.
— Послушай, прекрати немедленно!
Канди не хотела слушать сказанные им шепотом слова, но не могла этого избежать. Мужчина встал так, что загородил собой плачущую жену от большинства присутствующих, и только она, не сообразив быстро отойти, видела выражение глаз японки, когда та подняла перекошенное лицо.
— Я больше не могу этого выносить! — Голос женщины был хриплым и дрожащим. — Я не могу… не могу больше! Не могу больше, Лестер! Я говорю тебе правду!
