глуп. Не любитель задавать лишних вопросов, желая с места в карьер переходить сразу к делу.
— О, да… — устало протянула. — Но я ее люблю, — приподняла уголки губ вверх. — Работу. Оказалось, что есть то, что может меня поглотить с головой.
— Расскажешь? — вскинул бровь, прищурив левый глаз.
— Директриса в детдоме.
Обескураженный свист напротив и округлившиеся пешки* (глаза).
— Дети… Дети, Валя, это единственное, на что стоит тратить свое время. На нуждающихся детей, потерявшихся в этой жизни, как когда-то в свою очередь и мы. Помочь заблудшим людям найти свою дорогу. И, возможно, не натворить всех тех дел, которые натворили мы. Может, тогда будет в этом мире меньше подонков.
Валентин на мою тираду нехорошо сощурил глаза, заиграл желваками и отвернулся в сторону бара, где счастливо гудела молодежь.
— А ты… — кинула ему встречный вопрос. — Ты не меньше моего изменился. Ты чист. Видно невооруженным взглядом…
— Но это не означает, что у меня больше нет порока, — с резкостью прервал меня. — Он все тот же, Чича. И он все также цепко держит меня за горло.
— Но ведь получается, ты чист не месяц, не два…
— Три года, семь месяцев, пять дней и, — глумливо перевел взгляд на наручные часы, — и десять часов. Это болезнь. Она не отпускает. Продолжается. Только иначе. Это как твое болото… трясина. Только мое… мое… для меня оно не такое жуткое… для меня днями оно бывает самозабвенное, желанное. Я до сих пор еще так и не понял, существует ли спасение от этой болячки.
— Нужно время. Ты уже сделал большой шаг вперед. Ты живешь, Валя. Ты — человек, — осторожно в успокаивающем жесте прикоснулась к его руке, лежащей поверх стола.
— И какая цена? Отец умер. Мать перенесла два инсульта. И даже тогда не сразу понял. И этого еще было недостаточно. Мне бы тогда только ширнуться, а там — море по колено. Где-то после двух своих клинических смертей начал въезжать, что пора соскакивать. Предлагали банчить, затягивали обратно всеми путями, но с этим если рвать, то до конца. Со всеми. Вот так в свои двадцать три в один прекрасный день проснулся и понял, что а рядом-то и никого, кроме матери, нет. Ни друзей, ни близкого любимого человека, ни отца, который растил и еще лет шесть вытаскивал меня из такого дерьма, ни своей крыши над головой. Ни-че-го, — брезгливо скривился, на время показывая, какого мнения о себе.
— А ты работаешь? — последовала его примеру и решила соскочить с неприятной для него темы.
— Не поверишь, но да. Зубной техник, — и оба впервые расслабленно рассмеялись на всю кофейню. — Прикинь, бывший нарик — зубной мастер, — хохотали, разряжая обстановку, развеивали дымку неприятного разговора и воспоминания темных былых времен.
Еще час с лишним мы провели за непринужденной болтовней о работе и жизни каждого, пока не раздался звонок на мой мобильный, прерывая наш диалог.
— Слушаю. Да. Я не заезжала сегодня, Лидия Марковна. Нет, мне бумаги нужны завтра в восемь утра. До скольки они работают? — глянула на свой ролекс, купленный для меня Тимуром. — Я сама. Нет. Я не так далеко от центра и еще не дома. Так что не срывайтесь, — скинула вызов и посмотрела на Валентина.
— Пора?
— Как выяснилось, мне нужно заехать в департамент по делам несовершеннолетних за бумагами.
— У нас и такое есть? — удивился он и встал вслед за мной, попутно вытаскивая купюры из портмоне в счет за наши напитки и заказанные позже десерты.
— Это я еще упростила и выяснилась русским языком. Или тебе было бы проще, если бы я сказала, — важно задрав подбородок, наигранно изрекла: — Управление по координации деятельности, направленной на защиту прав и законных интересов несовершеннолетних города Новосибирска?
— Блядь, язык сломаешь, пока выговоришь, — скривился, чем тут же вытянул из меня ироничный смешок.
— То-то! — запахнулась и ближе подошла к Валентину. — Слушай, мы обменялись контактами и знаем теперь все адреса друг друга. Заедь-ка ко мне на работу, как появится время.
— Зачем? Нет, я загляну, разведаю обстановку. Но судя по твоему тону, тебе что, понадобился зубной техник? — фыркнул он и по-дружески сжал мое плечо.
— Мне нужна любая помощь, Валя. Мы своего рода психологи, и у нас за плечами имеется дерьмовый опыт. Поможешь?
С лица напротив спало все веселье, возвращая человеку тяжелый взгляд.
— Чич, я… чем я помогу?
— Ты и себе поможешь, и им, Валя. Просто поговорив. Они дети, которые нуждаются в любом внимании, общении. Прошу… Я понимаю, сложно… но… но, может, и ты выговоришься. И они повидали немало за свою короткую жизнь. Поверь, это те люди, которые больше всех нас поймут и услышат.
— На днях жди. Завтра не смогу. Полный завал на работе.
— В любое время, — разулыбалась и подмигнула ему. — Ну пока. Я побежала, иначе не успею. И да… — оглянулась на него с добродушной улыбкой. — Меня Мила зовут.
— Да неужто… — пошел вслед за мной, посмеиваясь. — Спустя столько лет я узнал твое имя.
— Только не зазнавайся, — деланно пригрозила пальцем и, махнув ему на прощание, с легким сердцем побежала к своей машине.
Глава 2
— Да, поняла, благодарю, — пробубнила себе под нос, закрывая дверь кабинета в местной администрации, и внимательно рассматривала в своих руках необходимые на завтра документы.
— Ну, что скажешь, Димон? На цепь посадят парнишку? — приглушенно раздалось сбоку от меня в просторном холле.
— А если выразиться точнее, Серег, то угодит за решетку, — вторил в ответ уставший голос.
Вот этот-то сухой тон и вырвал меня из размышлений по поводу завтрашнего собрания и отвлек все внимание от бумаг.
— Может откат, Дим? А? Ему ведь только шестнадцать, — глухо вопросил коренастый мужчина с короткой стрижкой и покачнулся на носках к человеку, с которым вел диалог.
В непосредственной близости от меня стоял респектабельный молодой парень, хоть и был он облачен в спортивное трико с кроссами, теплую белую толстовку с капюшоном на голове и черную дутую куртку. Вид его был, мягко говоря, неподходящий для данного места, но невооруженным глазом можно было понять, что вещи были далеко не дешевкой.
Дима. Человек, который стал близок семье Тимура. Семье, в дом которой мне по сей день вход воспрещен.
Сколько ж я его не видела? Если не ошибаюсь, прошло года четыре.
Дима после слов своего собеседника поднял на него тяжелый взгляд, одну руку с бумагами опустил вниз, а вторую заложил в глубокий карман трико. Движения ленивые, скупые. Взгляд жесткий, как и его с годами изменившееся огрубевшее лицо. Возмужал. Он-то и тогда не выглядел на свой
