Шерил опустила голову, пристыженная. Она вовсе не думала о муже, а вспоминала последнюю ночь, проведенную здесь со Стивеном.
— Нет, все в порядке.
Она вошла в дверь, и последних восьми лет как бы не было вовсе. Шер так хорошо знала этот домик: направо кухня, налево гостиная. И ступени, ведущие к спальне. В гостиной на покрытом кружевной скатертью столе стояли прекрасно подобранные свежие цветы, в камине полыхал жаркий огонь, придавая комнате обжитой и уютный вид.
Она протянула руки к очагу. Шерил отдавала себе отчет в том, что дрожит, и молилась, чтобы тепло успокоило ее, если вообще ее могло что-то успокоить. Ее бросало то в жар, то в холод. Она нервничала, была возбуждена и испугана, у нее пересохло горло.
— В холодильнике есть молоко, яйца, бекон. Немного, но на первое время хватит, — сказал Стивен.
— Ты очень внимателен. Продукты, цветы, огонь в камине. Все прекрасно.
— Ничего особенного, продукты попросил доставить я, а за цветы благодари Мэг.
— И все же ты очень добр.
— Не бесцеремонен, надеюсь?
Шерил кивнула, все еще стоя к нему спиной.
— Да, — прошептала она. — И бесцеремонен тоже, но добр. Спасибо.
— Может, выпьем чаю?
— Нет! — в ужасе обернулась молодая женщина.
Стивен вдруг понял, какую глупость сморозил, криво улыбнулся и покачал головой.
— Нормального чаю, дорогая. Хорошего ирландского чаю к завтраку. Забудь ты наконец об этих наркотиках. Выброси их из головы!
— Стивен, разве можно это забыть? Выбросить из головы Джона, убитую юную девушку, потом еще одну. Ситуацию, в которой оказался ты, кого многие подозревают бог знает в чем, а мы говорим о книгах и цветах. — Она резко повернулась к нему, готовая расплакаться.
Она даже не заметила, как он вдруг оказался прямо перед ней, положил одну руку ей на плечо, другой мягко приподнял подбородок, заглядывая в глаза.
— Шер… Шерилин, не надо обо мне волноваться. Я невиновен и хочу, чтобы ты была здесь, близко от меня, поскольку убийца где-то рядом, а я не хочу, чтобы ты пострадала. Я обязательно узнаю всю правду, обещаю тебе, Шерил.
— Стивен…
Это был еле слышный шепот, но он тут же заглушил его поцелуем. Мягкие губы вызвали в ней дрожь, в горько-сладком поцелуе смешалось их дыхание. Внезапная волна нежности закружила обоих в сладостном вихре.
Губы Шерил непроизвольно раздвинулись, крепкие руки Стива обхватили ее — теплую, податливую, с сильно бьющимся сердцем. Сквозь ее тонкую вязаную блузку он почувствовал, как вдруг напряглась ее грудь, и горячее желание опалило Стивена огнем.
На мгновение Шерил отстранилась, и он заглянул в ее бездонные глаза, в которых мерцало наслаждение. Она словно лишилась рассудка и жила лишь ощущением сильного тела, прильнувшего к ней. Шерил казалось, что она просто умрет, если он не прикоснется к ней снова.
И Стивен отгадал ее мысли. Со всей трепетностью и нежностью, на которые был способен, он запустил пальцы в ее волосы на затылке, притянул к себе и прошептал:
— Кого мы обманываем?
Его губы вновь опалили ее губы так, что она едва не закричала от пробужденного в ней острого желания. И она прильнула к нему, желая насладиться силой своей страсти к нему.
Его рука проникла под ее кофточку, провела по животу. Прикосновение ожгло кожу, пальцы проскользнули под кружева лифчика, большой палец нашел ее сосок. И она сильнее прижалась к нему, стремясь усилить эффект от его прикосновений.
Он медленно опустил ее на ковер у камина. Стягивая с себя рубашку, заговорил охрипшим от чувства голосом:
— Сейчас между нами ничто не стоит, Шерил. Ни наркотики, ни преступления, ни притворство.
Она лишь кивнула, не в силах ответить, ибо сейчас, когда он освободился от рубашки, она просто не могла не гладить бугрящиеся мышцы и жесткие черные волосы на его груди. Он ошибается, подумала Шер. Она-таки одурманена. Ничто на земле не могло бы подействовать на нее сильнее, чем сам он.
Он поспешно скинул туфли и носки, высвободился из джинсов. Боже, как он великолепен, подумала она. У него оказалось мускулистое, холеное, поджарое, просто скульптурное тело.
— Шерилин?
В его голосе прозвучали и вопрос, и упрек, но одновременно и нежность, и темперамент, и… страсть. Само ее имя в его устах превратилось в чувственную ласку.
И он снова прикоснулся к ней.
Он стянул с нее туфли, уверенным, стремительным движением освободил ее от юбки, чулок, трусиков. Его руки опалили ее бедра, и она едва не задохнулась, упиваясь этим ощущением. Его пальцы нащупали застежку лифчика, губы жадно, с трепетным восторгом набросились на ее груди.
Такого просто не может быть, как же здорово в его объятиях, какое счастье отдаваться охватывающему тебя чувственному пламени! Как прекрасны эти мгновения! Как же долго и сколь многого были они лишены!
Он воспринимал их физическую близость как чудо. Она была раскованна, почти непристойна и одновременно чиста, когда он вторгся в нее. Он чувствовал себя вложенным в шелковистые, горячие и влажные ножны ее тела. Она не опускала век, ее глаза удерживали его взгляд туманящейся в них жаждой страсти. Такая откровенность была ему особенно дорога и делала еще более восхитительными эти чудесные мгновения.
Шерилин не могла сдерживаться, она просто должна была трогать, гладить его, проводить пальцами по спине, все теснее прижиматься, пока он двигался в ней, наполняя ее столь избыточным наслаждением, что было трудно дышать. И вот она содрогнулась всем телом, достигнув пика, и выкрикнула его имя, и он настиг ее на этом пике любви.
Протекли долгие минуты, прежде чем он оторвался от нее. Оба они взмокли от выработанной ими энергии страсти. Она даже не потупила взгляда, хоть и покраснела слегка, а лишь застенчиво улыбнулась и погладила его по щеке.
Он перехватил ее руку, поцеловал ладонь и прижал к своей щеке.
— Пообещай мне одну вещь, Шерилин.
— Какую? — хрипло спросила она.
— Что не убежишь от меня опять. Поклянись.
Она улыбнулась, хотя и опасалась, что расплачется, — уж очень здорово все у них получилось, и так восхитительно лежать с ним, так уютно.
— Клянусь, — нарочито торжественно пообещала она, чувствуя, что он нервничает. Потом ласково прошептала: — Ты все еще хочешь поехать позавтракать?
Он рассмеялся и поцеловал ее;
— Нет, детка, не ланча я хочу, а времени. Времени с тобой. Всего того времени, что я потерял.
Ей нечего было сказать, ибо она хотела того же.
Прошла неделя. Они почти все время были вместе. Разумеется, они старались вести себя осмотрительно из-за ее сынишки. К тому же у них обоих была работа, которую нельзя было забросить. Но не проходило ни одного дня, чтобы они не сдались напору чувств, владеющих ими. Это была неделя открытий.
