Ее сердце ныло от чувства пустоты. Когда-то она глубоко запуталась. Она все сделала не так и убила себя своей уверенностью в том, что поступает правильно.
— По-моему, я даже не поблагодарила тебя за то, что ты приехал на похороны, — продолжала она после паузы. — Я тебе ничего не сказала, но я была по-настоящему рада, что ты приехал. Без тебя я не смогла бы пройти через все это.
Лон поднялся.
— Я в любом случае приехал бы.
— Да, но ты прилетел на церемонию из Сантьяго или из Буэнос-Айреса, не знаю, где уж ты был тогда, а мы с тобой только поздоровались в церкви, а потом у нас не было возможности поговорить.
Между бровями Лона пролегла складка.
— Был тяжелый день.
Это верно. Графиня отчаянно рыдала. В церемонии принимали участие сотни знакомых. Толпы репортеров и фотографов сновали туда-сюда, а Алонсо приехал в собор измученный и бледный.
Сейчас, вспоминая тот день, Софи загрустила, но удушающего горя не было.
— Он очень старался быть мне хорошим мужем.
— Мог бы побольше преуспеть. — Губы Лона плотно сжались. — Ты заслуживала лучшего. Ты заслуживала большего.
Желудок Софи болезненно сжался.
— Он не хотел умирать. Он был молод. Он жил большими мечтами.
— И эти большие мечты были для него важнее тебя.
— Нельзя посвятить всю жизнь другому человеку. Клайв любил меня, но ему многое нужно было сделать. Перед ним были цели…
— Да ты слушаешь себя? — Лон положил ладони на плечи Софи. — Ты что, действительно веришь в этот бред, который сама для себя сочинила? Ты веришь, что, если бы Клайв покорил мир, это было бы важнее, чем время, которое вы могли бы провести вместе?
При этих словах Софи почувствовала удар в грудь. Нет, ей не ответить на эти вопросы.
— Я скажу тебе, что думаю я, — продолжал Лон и ласково встряхнул Софи. — Если бы ты была моей, я не променял бы тебя ни на что на свете. Я бы лелеял память о каждой минуте, проведенной с тобой. Если бы ты была моей женщиной, я знал бы все твои сны, твои чувства, твои нужды. И я сделал бы так, чтобы ты была счастлива. Любима. Довольна.
Софи закрыла глаза.
— Если бы ты была моей женщиной, — неумолимо продолжал Лон, — я не простился бы с тобой перед сном, не поцеловав тебя, не подарив тебе любовь. Я бы не ушел на работу, не повторив тебе, что ты для меня важнее всего в жизни, что без тебя моя жизнь была бы пустой. Без тебя моя жизнь была бы ничем.
Софи не могла сдержать слезы, настолько они были горячи. И они проникали сквозь опущенные веки.
— Ты не можешь сказать, что…
— Могу. Именно это я почувствовал, когда мы впервые встретились. Ты была неимоверно красива и дьявольски умна. Ты и представления не имела, какая ты умная и веселая. Ты объехала весь мир, повсюду сопровождая отца. Каждый раз, когда его переводили на новое место, он определял тебя в новую школу, и благодаря этому ты знала и умела все на свете.
— Я ненавидела эти перемены, — произнесла она и всхлипнула, пытаясь сдержать опять накатившие слезы.
— Но ты выдерживала. Ты сделала жизнь своего отца светлой и легкой. Ты сделала светлой и легкой жизнь Клайва. Они покинули тебя, и ты сама заботилась о себе. Ты находила себе занятия, старалась быть непринужденной и ласковой. Это убило меня и убивает сейчас. Почему же ты никогда не искала чего-то большего? Как ты могла не знать, сколь многого заслуживаешь? — Рука Лона приподняла волосы Софи, и его пальцы сжали ее затылок. — Ищи большего, Софи. — Его голос сделался тише. Пальцы продолжали гладить ее кожу. — Желай большего. Требуй большего. Ты не имела большего, потому что у тебя не было настойчивости. Ну скажи, что ты хочешь большего. — Большой палец легко и маняще ласкал ее разгоряченную кожу. — Скажи мне, что ты стоишь большего.
— Моя мать считала, что заслуживает большего, — прошептала Софи, — и взгляни, что из этого вышло для семьи. Она разошлась с моим отцом и в результате оказалась с новым мужем и новой семьей.
— Ты — не твоя мать.
Софи посмотрела на Алонсо снизу вверх. В его глазах отражались жар, решимость, такой избыток эмоций, какого ей не доводилось видеть в глазах мужчины. Но Алонсо не такой, как другие мужчины. Он яростный. Он сильнее. Он целеустремлен как никто.
— Ты этого не знаешь.
— Ты думаешь, я тебя не знаю. — Алонсо сел на землю. Его голос, такой низкий и сиплый, все-таки обволакивал ее теплым соком, проникал в ее вены. — Ты считаешь меня невеждой во всем, что касается тебя. — Его губы скривились. — Нет, я знаю тебя, и знаю, как люблю тебя. Я люблю, как ты смеешься над собой. Я люблю то, как глубоко тебя трогает судьба тех, кто оказывается возле тебя. Я люблю то, что ты даешь людям и второй, и третий шанс. Даже мне.
— Нет.
— Да. Вот в эти минуты ты даешь мне шанс.
Лон неожиданно улыбнулся. Сердце Софи подскочило и застряло в горле. Она уже забыла, какой опустошающей может быть улыбка Алонсо Хантсмена. Он бывает прекрасен, когда хочет.
И — незабываем.
— Нет. Я не могу. Я боюсь тебя.
— Да как ты можешь меня бояться? — Голос Лона сделался еще более глубоким. — Ведь я — один из твоих лучших друзей.
Выражение его лица смягчилось, и он как будто унесся куда-то, как будто вернулся в те далекие дни в Боготе.
Гнев Софи отчасти растаял, потому что она тоже вспомнила. Ей было неимоверно тяжело в Элмсхерсте. За прошедшие годы ей пришлось очень много переезжать с места на место. В Элмсхерсте она оказалась, когда ей исполнилось тринадцать, и она устала вечно быть «новенькой». Целый год она провела в Элмсхерсте, но так и осталась «новенькой», не своей.
А потом на осеннем балу в Лэнгли, элитной академии для мальчиков, она познакомилась с Клайвом и Алонсо. Клайв сказал что-то забавное о причудливом оформлении — о длинных желто-синих бумажных вымпелах на стенах и наполовину сдувшихся воздушных шарах. Софи рассмеялась.
«Гордитесь: везде цвета Лэнгли. Торжественный выход девушек в свет», — добавил Клайв, и Софи засмеялась опять.
Она не встречала никого, чей стиль поведения напоминал бы стиль Клайва. Клайв был умен, остроумен, язвителен. Эта встреча была для Софи настоящим отдыхом после чопорной атмосферы и строгой регламентации, мучивших ее в пансионе.
Она все еще смеялась, когда Алонсо обернулся, посмотрел на нее, и она почувствовала, как его голубые глаза вонзились в нее.
Он ничего не сказал, предоставив Клайву поддерживать разговор, но уголки его губ приподнялись совсем чуть-чуть и оставили у нее странное впечатление: она его заинтриговала.
С этого вечера она почувствовала себя ровней Клайву и Лону: умной, веселой, отважной.
