Но теперь он понял.
Айви секс не то чтобы не нравился, он приводил ее в ужас! Кто испугал ее? Кто научил ее, что секс – это нечто болезненное, мерзкое и отвратительное?
Дамиан выругался сквозь зубы. Айви всхлипнула.
– Я же говорила… я же говорила, что так будет…
– Кто это сделал с тобой?!
Она не ответила. Он крепко обнял ее.
– Айви. Не надо плакать. Айви, моя Айви…
Он знал теперь, что ему делать. Он просто жаждал этого. Найти человека, который сделал с ней это, и убить его.
Ее тихие отчаянные рыдания разрывали ему душу. Бережно обнимая, он покачивал ее из стороны в сторону и словно убаюкивал нежными, ласковыми словами, которые прежде не говорил ни одной женщине, пока наконец ее слезы не прекратились.
Он взял ее на руки и осторожно положил на середину постели. Погладил по голове, убирая спутанные пряди волос с мокрых щек.
– Все хорошо, – приговаривал он. – Все хорошо, милая. – Спи спокойно. Я останусь здесь и буду охранять твой сон.
Когда она уснула, он прошел в гардеробную и переоделся в старую пижаму. Вернувшись в спальню, пододвинул к постели большое кресло и, устроившись в нем, стал перебирать в уме все, что мог бы сделать с этим сукиным сыном, из-за которого Айви теперь думает, что секс – та вещь, которой нужно бояться.
Кастрирует – вот что он сделает с тем негодяем! Дамиан остался очень доволен этим сценарием и наконец задремал, положив голову на жесткий подлокотник кресла.
Что-то разбудило его.
Луна исчезла, спрятавшись за темными тучами и пеленой дождя. В комнате было темно и холодно.
Он быстро подошел к стеклянным дверям и закрыл их. Проклятье, какой холод! Тепло ли Айви под ее одеялом? В такой темноте в глубине комнаты уже невозможно было ничего разглядеть.
Он зажег лампу, дающую мягкий рассеянный свет. Айви лежала на боку так же, как он оставил ее, но одеяло сползло с ее плеча и часть спины была открыта.
Выключив свет, он наклонился над постелью, чтобы поправить одеяло.
Вслед за ослепительной вспышкой молнии грохот отраженного разряда потряс стены дворца.
Айви вздрогнула, открыла глаза, увидела темную фигуру, склонившуюся над ней, и закричала.
– Айви! Милая. Не бойся. Это только я.
Он обнял ее за плечи, не обратив внимания на удар в ухо, и держал ее так, и нежно гладил, и что-то шептал на греческом. Казалось, прошла вечность, пока наконец она успокоилась.
– Дамиан?
Ее голос был так тонок. Он крепче прижал ее к себе, словно хотел наполнить своей силой.
– Да, милая. Это я.
Она силилась подавить невольную дрожь.
– Я подумала… я подумала…
Он мог только представить, что она подумала.
Бешеная ярость – неудержимая, как поток прилива, – переполнила его.
– Ты подумала, что это старый Гефест решил поиграть на Олимпе со своим копьем?
Был ли смехом этот тихий звук?
– Летом здесь бывают ужасные грозы. Я чертовски пугался их в детстве. Моя старая нянька, бывало, приговаривала: «Вот видите, Ваше Высочество, что случается, когда маленькие мальчики не слушаются взрослых».
Он понизил свой голос до хрипловатого ворчания, больше похожего на голос ужасного Дракулы, чем на голос старушки-няни, но это сработало. Айви засмеялась. В этот раз так легко и свободно, что Дамиан от души поблагодарил бы Гефеста, если бы тот находился в пределах слышимости.
– Не очень-то это хорошо с ее стороны.
– Но зато весьма эффективно. В течение нескольких следующих дней я был просто образцом примерного поведения.
– А потом?
– А потом, – сказал он, – я превращался в маленького дьяволенка, каким и был на самом деле. – Его улыбка исчезла. – Все будет хорошо. Я не позволю, чтобы с тобой что-нибудь случилось. Я обещаю.
Она чуть отклонилась назад и посмотрела на него.
– Спасибо тебе, – прошептала она.
– За что?
– За то… – она запнулась, – за то, что ты такой хороший.
Хороший? Да он просто негодяй! Третировал ее, обвинил в обмане и шантаже, заставил приехать сюда, объявил, что отныне она полностью в его власти…
– Я вовсе не был хорошим, – сказал он, смутившись. – Я был нетерпелив и прямолинеен. Это я должен благодарить тебя за то, что ты меня терпела.
Она улыбнулась.
– В таком случае мы квиты. Ты прощаешь меня. А я прощаю тебя.
Он улыбнулся.
– Хорошо. – Боже, как он хотел поцеловать ее! Только один поцелуй, чтобы сказать ей, что с ним ей не надо бояться всех этих вспышек и грома и всего того ужаса, который с ней однажды случился. – Хорошо, – вздохнул он. – Давай я тебя получше укрою…
– А где ты спишь?
– Не беспокойся обо мне. Вот в этом кресле. Я подумал, что неплохо быть рядом, если я вдруг тебе понадоблюсь.
– Ты спишь в этом маленьком кресле? А как же твои ноги?
Он улыбнулся.
– Говорят, что немного страданий полезно для души.
– На мой взгляд, их здесь слишком много.
– Полегче, – усмехнулся он. – Сначала ты назвала меня хорошим. А скоро скажешь, что меня можно и к святым причислить. Если ты не будешь поосторожней…
– Спи со мной.
Она сказала это так тихо, что Дамиан подумал, уж не ослышался ли он, но отчего же тогда так разгорелись ее щеки?
– Просто со мной в одной постели, Дамиан. Ничего больше. Я не могу допустить, что ты просидишь всю ночь, скрючившись в этом кресле. – Она облизала пересохшие губы. – Если ты не хочешь, я пойду спать в другую комнату. Одна. Но я не хочу быть одной. Если только ты этого не хочешь…
– Подвинься немного, – сказал он.
Его голос был хриплым, сердце бешено стучало.
Он натянул на себя одеяло, задержал, дыхание, а потом, послав все к черту, обнял ее за талию и притянул к себе.
– Спокойной ночи, – прошептал он.
– Спокойной ночи, Дамиан.
Он закрыл глаза. Время шло. Гроза кончилась. Айви лежала в его объятиях так тихо, будто спала, а он – он просто начал сходить с ума. К утру он уж точно станет либо святым, либо сумасшедшим.
– Дамиан?
– Да, солнышко?
Медленно она повернулась к нему. Он почувствовал ее дыхание на своем лице. Ее ладонь коснулась его подбородка, пальцы, словно перышки, пробежали по его губам.
– Айви…
Чуть нажав рукой на его затылок, она приблизила к себе его лицо.
Сердце его перевернулось.
– Айви, – снова прошептал он, но она только покачала головой и, прижавшись к нему, поцеловала его в губы.
Должно быть, ему это снится.
Ее губы приоткрылись. Кончик языка коснулся его зубов. Он хотел повернуть ее на спину и глубже войти языком в ее рот и жадно пить из нее, словно сгорающий от жажды путник.
Но он не будет этого делать.
Он будет делать только то, о чем она его попросит. Он не святой, но и не дикий зверь.
