Наконец доктор наложил на голову ребенка что-то подозрительно напоминающее воронку, Лиззи потужилась последний раз, и явилось чудо — розовый, лысый, морщинистый мальчик с головой в форме воронки и страшным красным треугольником на переносице. Меня обуял ужас, но Лиззи заверила, что все в порядке.
— Мы назовем его Джеймс Генри, — гордо сообщила она.
Генри звали нашего отца, а Джеймс — мое второе имя. Я поцеловал ее в лоб.
Брайан подошел ко мне с ребенком.
— Ты же не собираешься дать мне его подержать? Я не могу, а вдруг я его уроню или сделаю больно?
Он рассмеялся:
— Лучше привыкай к нему, братишка. Лиззи говорила, что ты обещал сидеть с ребенком раз в неделю.
— Ты имеешь в виду, не я обещал, а она меня развела?
Но как только племянник оказался у меня на руках, я понял, как он красив. И дорог мне. Впервые после истории с Мэттом я ощутил хоть какую-то радость и громко рассмеялся:
— Я — дядя!
В первый вторник ноября ко мне на занятия пришли семеро учеников. Мы сидели вокруг обеденного стола, когда раздался стук в дверь. Только Мэтт никогда не пользовался звонком, я постарался подавить глупое волнение по поводу его прихода.
Но открыв дверь, сразу понял, что это не приятельский визит. На пороге стоял Мэтт в полицейской форме, а рядом с ним еще один офицер. Мэтт заметно смущался — сжимал в руках фуражку и старался не смотреть мне в лицо, а я отчаянно гнал от себя воспоминания о его губах на моей шее, пальцах в волосах, твердом теле, прижимающемся…
— Сэр, — обратился ко мне другой коп, прерывая мои предательские мысли. Я с трудом оторвал взгляд от Мэтта и перевел на него. — Нам сообщили, что в вашей квартире находятся подростки.
Мне потребовалось несколько секунд для ответа:
— Да. — Я шагнул в сторону, открывая обзор. Все казалось очевидным: две коробки с пиццей, дюжина открытых учебников на столе и ученики. Они застыли кто с карандашом в руках, кто поднеся кусок пиццы ко рту — какая-то дурацкая пародия на Тайную вечерю. Офицер — шеврон гласил, что его звали Джемисон — прошел мимо меня к столу:
— Что здесь происходит? Кто из вас Эйден?
Эйден, залившись всеми оттенками багрянца, поднял руку.
— Это все? — уточнил Джемисон. — В спальне никого нет?
— Что? — в ушах зашумело, но я услышал, как Мэтт промямлил:
— Грант, не надо.
Но тот лишь ухмыльнулся.
До меня потихоньку начало доходить, что происходит. Я глубоко вдохнул и ответил:
— Странный вопрос. В спальне никого нет. Я просто с ними занимаюсь.
Джемисон открыл рот, чтобы прокомментировать, и наверняка собирался сказать какую-нибудь гадость, но тут встрял Мэтт:
— Джаред. — По его лицу я понял, что он сам не рад. — Нам позвонил один из родителей. — Эйден застонал. — Мать беспокоится, что ее ребенок проводит здесь слишком много времени, и попросила проверить.
— Я не делаю ничего плохого. — Я так сильно сжал челюсти, что непонятно, как они меня понимали.
Офицер Джемисон хмыкнул.
Мэтт неодобрительно на него глянул и ответил:
— Я знаю. — Уставился в пол, переложил фуражку из одной руки в другую. — Она волновалась и обзвонила других родителей. Извини. — Он все же поднял на меня глаза, и я возненавидел себя за то, как дрогнуло мое сердце. — Думаю, тебе лучше отпустить их по домам.
— Хрень какая-то! — Ринго встал из-за стола. — Только Джаред смог разъяснить нам этот материал. Вы не можете нас разогнать!
— Послушай, сынок… — обратился к нему Джеймсон.
— Стоп! — Удивительно, но он замолчал. — Это мой дом, офицер, и вы не имеете никакого права тут распоряжаться. Я не сделал ничего плохого, не нарушил закон и хочу, чтобы вы ушли. Прямо сейчас. — Я посмотрел на Мэтта. — Оба.
Тот вздрогнул и отвернулся.
Джемисон хотел что-то ответить, но я демонстративно повернулся к ученикам:
— Естественно, мне не хочется, чтобы кто-то думал, будто я развращаю детей. — Я постарался скрыть сарказм в голосе. — Поэтому давайте-ка по домам.
Ребята тут же громко запротестовали. В основном нецензурно.
— Джаред, вы не можете нас сейчас бросить. Нам нужна ваша помощь. У нас только-только стало получаться.
Один из парней его поддержал:
— Точно. Я лишь в этом году получил проходной балл, чтобы играть в футбол. Два года меня не брали в команду из-за низких оценок по математике.
— Послушайте, я продолжу занятия…
— Сэр, я не думаю… — попытался перебить меня Джемисон.
Я повысил голос:
— Но лишь с теми, кто принесет от родителей записку с разрешением. Остальным, кстати, тоже это передайте. И я знаю ваш почерк, поэтому не пытайтесь подделать.
Все, кроме Эйдена, облегченно вздохнули. Похоже, только так я мог разрулить ситуацию.
Когда ребята разошлись, Джемисон отправился к машине, но Мэтт задержался, поглядывая на меня с опаской. Я собирал бумажные тарелки, пустые банки из-под попкорна, словом, делал все возможное, чтобы не смотреть на него.
— Джаред, мне очень жаль. Я знаю, что ты не делал ничего неподобающего.
Я молчал. Гнев потихоньку отступал, оставляя место неловкости и обиде.
— Именно поэтому? — спросил он тихо. — Поэтому ты не преподаешь? Дело совсем не в магазине.
— Да. — Мой ответ прозвучал тошнотворно обреченно.
— Может, ты мог бы…
Я не хотел говорить с ним об этом. Не сейчас, когда между нами столько недосказанного. Поэтому постарался добавить к голосу яда:
— Что-нибудь еще, офицер Ричардс? — Я знал, что это его заденет, но ничего не мог с собой поделать.
Он развернулся:
— Все.
Я с трудом подавил желание как следует хлопнуть за ним дверью.
В четверг большинство моих учеников пришли с разрешением от родителей. Некоторые даже написали, что они доверяют мне и ценят то, что я делаю для их детей. Я почувствовал себя лучше, и наши занятия продолжились уже без всяких инцидентов.
А через несколько дней позвонил Коул:
— Привет, дорогуша, ты свободен сегодня вечером? — Он всегда говорил игривым певучим голосом и никогда не называл меня по имени.
— Мы оба будем свободны этим вечером, если ты меня опять так назовешь.
— Не будь занудой.
— Ты в Вейле? Разве сезон уже открыли?
— Я проездом, дорогуша. Подумал — почему бы не заскочить к тебе вечерком? Если только ты в настроении.
Поначалу я хотел отказаться, но кого я пытался одурачить? Мэтт отнюдь не монашествует в своих отношениях с Черри, так что у меня нет никаких обязательств. К тому же, мне выбирать не приходилось. Кто знает, когда Коул опять объявится — может, в следующем месяце, а может, в следующем году. Или вообще никогда. И мысли о месяцах, которые предстояло провести лишь в компании с собственной рукой, подтолкнули меня к ответу:
