Так что его вопрос, почему она не приняла его предложение аннулировать контракт с компанией, остался без ответа. Были ли ее гордость и упрямство желанием доказать себе и Паскуале, что она может ему противостоять? Или ей просто хотелось идти наперекор его желаниям?
В растерянности она покачала головой. Поставив на поднос тарелку с домашним печеньем и кофе, она вернулась в гостиную. Паскуале внимательно изучал одну из ее картин, словно собирался подвергнуть детальному разбору.
Будь вежливой, напомнила себе Зуки. Выпей с ним кофе. Как это принято повсюду в Европе. Может быть, это заставит его быть галантным, а не возбудит в нем страсть.
Кажется, Паскуале все понял. Он взял из ее рук поднос и поставил его на столик около дивана. Она села, он опустился на диван напротив.
Зуки не привыкла, чтобы мужчины вот так непринужденно рассиживались у нее дома; но присутствие Паскуале кажется таким естественным, подумала она, наливая кофе. Такой мощный и одновременно такой грациозный и раскованный… Он взял из ее рук кружку, поблагодарил и, посматривая на нее из-под полуопущенных густых ресниц, сделал один глоток.
- Отличный кофе, - произнес он с наигранным удивлением.
- Хочешь сказать, для англичанки?
- Извини, это прозвучало высокомерно.
- Ну что ты! Ты великолепно говоришь по-английски, - заметила она.
- Сдаюсь! - сверкнул он глазами.
Она поймала себя на том, что в интеллектуальном плане Паскуале нравится ей не менее, чем в физическом. Но это было еще хуже. Не хочу, чтобы он казался мне все более привлекательным, жалобно простонала она про себя.
- Хочешь печенья?
- Спасибо. - Взяв печенье и надкусив его, он поднял одну бровь. - Тоже очень вкусно. Неужели сама пекла?
- Да, сама. Удивлен? - насмешливо спросила она.
- Еще как.
- Почему?
- Твоя квартира полна сюрпризов.
Широким жестом смуглой руки он обвел комнату - темно-красные стены, служившие таким выигрышным фоном для ее картин, ряд ярких красивых ваз, украшавших каминную полку, расшитые цветные подушки, привезенные из Индии, которые, казалось, должны были бы дисгармонировать со светло-вишневой обивкой дивана, на самом деле великолепно оттеняли ее.
- Что ты имеешь в виду?
- Эта комната - полная противоположность тому, что я о тебе думал.
- А что ты ожидал?
- Нечто строгое, элегантное и обтекаемое.
- А то, что ты увидел, кажется тебе?…
- Фантастическим и прекрасным, но небезопасным. Я думаю, в такую комнату никогда не допустят дизайнера, но это и не комната независимой деловой женщины, - заключил он.
Зуки не сомневалась, что у него большой опыт по части определения стиля в квартирах женщин.
- А ты видишь меня именно такой - независимой деловой женщиной?
- Разумеется. А разве это не так?
Возможно, так оно и было. Но звучало как-то уж очень холодно.
- Конечно, - пожала она плечами.
- А ты, оказывается, мелешь кофе и печешь печенье.
Это замечание она не могла оставить без внимания!
- Я все-таки женщина, - промурлыкала она с притворным смиреньем.
Паскуале улыбнулся, оценив насмешку.
- В этом нет сомнения.
Допив кофе, он откинулся на спинку дивана и, заложив руки за голову, стал разглядывать ее картины.
- Ты все еще занимаешься живописью, и у тебя хорошо получается.
Его похвала была ей приятна. Даже очень.
- А почему тебя это удивляет? Мне всегда это нравилось. Помнишь?
- Помню. Я уже тогда считал, что ты должна заняться живописью профессионально. Вместо этого ты решила зарабатывать своей внешностью.
- Это потому, что манекенщицам хорошо платят, а художникам - нет, - вспылила она. - И в отличие от тебя мне пришлось самой зарабатывать себе на жизнь!
- А меня ты представляешь именно таким? Бедный богатенький мальчик? Думаешь, мне поднесли все на тарелочке? Ошибаешься. Отец захотел, чтобы я начал с самой нижней ступеньки. Он должен быть уверен, что я досконально изучу бизнес. Знаешь, путь сына босса не усеян розами. Люди ненавидят тебя уже за то, что тебе когда-нибудь достанется большое наследство. Это неизбежно приводит к тому, что ты оказываешься в изоляции. Я чертовски много работал, чтобы моя компания стала сегодня такой, какая она есть, и продолжаю работать.
- Звучит невесело, - тихо сказала она.
- Немного. Меня возмущает, что за все эти годы мачеха растратила так много денег, но, к счастью, положение скоро изменится.
- Да?
- Мой отец сейчас с ней разводится, - сурово улыбнулся он. - Процесс затянулся, но уже виден просвет.
- В сущности, ты осуждаешь мачеху за то, что она несколько увлеклась кредитными карточками?
- Можно простить жадность, - ответил он резко, глядя прямо ей в глаза, - неверность - никогда.
Этот взгляд заворожил ее. Вот уж кому не надо бояться неверности, подумала она. Ни одной из его женщин никогда и в голову не придет взглянуть на другого мужчину.
- А как поживает твоя сестра? - неожиданно спросила она. - Чем она занимается?
- Франческа вроде тебя - независимая деловая женщина. У нее адвокатская контора в Риме.
У Франчески? Сумасшедшая, взбалмошная Франческа - адвокат?
- Боже правый, - отозвалась Зуки.
- Теперь настал твой черед удивляться, - заметил он.
- Да уж. Должно быть, она сильно изменилась?
- Изменилась. Мы перевели ее в пансион поближе к дому, и это пошло ей на пользу.
Зуки ждала, что он начнет ворошить прошлое, припомнив ее старые грехи, но он огорошил ее совсем другим.
- Тебе никогда не хотелось иметь семью, Зуки? - неожиданно поинтересовался он. - Мужа и кучу детей?
Сердце Зуки сжалось, когда она представила себе описанную им картину, но внутренним взором в качестве мужа она видела лишь Паскуале, а дети все, как один, были такими же черноглазыми, как он.
- Да нет. - Она еле сдержала дрожь в голосе. - Ведь я независимая деловая женщина, муж и дети не очень хорошо вписываются в мой образ жизни.
- Поэтому ты не вышла замуж? - настаивал он.
Нет, не поэтому. Причина сидела напротив. Она не вышла замуж, потому что не встретила мужчину, равного ему. И по всей вероятности, никогда не встретит - такова была пугающая, но весьма реальная перспектива ее жизни.
- Я все еще слишком занята своей работой, - солгала она и поразилась гневу, вспыхнувшему в глубине его глаз.
- Это заметно!
Зуки поняла, что с вежливостью покончено, и она снова уступила место ссоре - милой, знакомой до боли ссоре.
- А теперь я прошу тебя уйти, Паскуале, - подчеркнуто любезно сказала она, поднимаясь. - Я очень устала.
На этот раз он ничего не возразил и тоже встал.
