Мира Хьюстон - Непреодолимое влечение

Да, честно говоря, было, но в неопределенном состоянии — вечно он довольствовался сексом, а «все прочее» откладывал на потом. Только с тех пор, как встретил Веронику, это неопределенное «все» казалось ему неминуемым.

Она, разумеется, разбила это на мелкие кусочки.

— Я предупреждала, что не надо спрашивать. — Вероника отвернулась, невидящим взглядом уставилась на покачивающиеся кувшинки и заросли камышей на берегу. — Извини меня, Деймон, — глухо проронила она и добавила мягче, как бы про себя: — Я должна была это учесть. Я не думала, что так будет.

— Это ты прости, что испортил твой сценарий неуместной искренностью, — сухо ответил он.

— Не надо делать из меня бессердечную стерву. — Резким движением Вероника откинула волосы на спину. — Не воображай, что я вообще ничего к тебе не чувствую.

— И что, интересно, ты чувствуешь?

Она помедлила.

— Ну… сильные чувства.

— Но мне запрещено лелеять надежду, что эти сильные чувства имеют что-то общее с любовью.

Вероника закрыла глаза. Опять оно, это слово. Это надоедливое, беспокойное, пугающее слово. Она просто не могла заставить себя воспринимать его так же оптимистично, как все остальные. Любовь для нее значила слепую преданность неестественным принципам, не свойственным природе человека. Жертвенность, пиетет, потерю свободы.

Она могла принять другие разновидности любви. Даже такие непростые, как запутанная, неоднозначная любовь-ненависть, которую она испытывала к отцу, или как инстинктивная, но окрашенная раздражением любовь к матери и к сестре. Любить Аннет и племянников, работу, дом и родину Веронике было сравнительно проще.

Сердце ее абсолютно отвергало только романтическую любовь.

Однако Деймон разбудил в ней такие эмоции, которые, даже не будучи названными, заставляли Веронику сомневаться в своих убеждениях. И где-то глубоко внутри она всегда знала, что он не тот человек, который удовольствуется «просто сексом» — необязательным, нетребовательным и не затрагивающим сердце.

Только не могла представить, что это случится так скоро.

Одно коротенькое слово. Такое простое, такое сложное. Слово, которое требовало слишком многого. Слишком. Вероника стиснула зубы. Она была слишком упрямо-независимой — и просто слишком боялась, — чтобы сдаться.

И слишком боялась потерять Деймона.

Она открыла глаза. Деймон все еще сердито смотрел на нее.

— Вероника Филдинг, ты самая сложная женщина на свете!

— Даже для себя самой, — тихо ответила она.

— Объясни почему.

— Если бы я знала… — Она коротко рассмеялась.

— Ну же, — уговаривал он, — расскажи мне.

Вероника покачала головой.

— Ты просишь слишком многого.

Он фыркнул.

— До сегодняшнего дня я ничего у тебя не просил.

— Еще как просил! — У нее перехватило дыхание. Каждый раз, когда прикасался ко мне, ты просил меня отдать тебе мое сердце. Каждой лаской, каждым поцелуем. В ней нарастал странный голод, более сильный, чем безумное вожделение, которое всю ночь не давало ей заснуть. — Ты о многом просил меня… молча… в постели…

— Опять о сексе? — спросил Деймон жестко.

— Нет!

— Я понял, о чем ты, я просто удивился. — Голос его прозвучал мягче.

— Я ведь не каменная.

— Все это напоминает любительский спектакль. — Он трескуче рассмеялся. — И мне не очень-то по душе моя роль.

— Вот как? — Вероника вскинула подбородок и, прищурившись, оглядела Деймона. — Тогда, похоже, ты начинаешь понимать мою позицию.

— Не вполне. Есть возможность организовать равное партнерство.

— Разве что в раю, — насмешливо сказала она, думая о совместной жизни своих родителей, у которых один все отдавал, а другой все брал.

— Цинично.

— Докажи, что я неправа, — приняла Вероника вызов.

Вожделение показало ей, что хотя бы какая-то часть ее хочет, чтобы она ошибалась. Она хотела, чтобы ей дали повод уступить Деймону, отпустить себя… влюбиться.

Но двусмысленность слов «уступить ему» охладила Веронику.

— Мои родители вместе уже почти сорок лет. И, кажется, гм… довольны друг другом. — Деймон поморщился, очевидно, задумавшись. — И я уверен, что есть еще пары…

— В которых мужья думают, что отношения у них пятьдесят на пятьдесят, — подхватила она. — Спроси у жен, тогда поговорим.

— Знаешь, как люди говорят? Когда пятьдесят на пятьдесят, а когда и двадцать на восемьдесят. В конце концов все должно прийти в равновесие.

— Когда-нибудь в следующей жизни.

Деймон насмешливо посмотрел на нее.

— Может быть, хочешь грести полдороги домой? Раз уж ты сторонница равенства полов?

Вероника вспыхнула.

— Отлично, — быстро пробормотала она и пододвинулась к нему. — Почему бы и нет? Мне нетрудно. Но только пусть вид моих напряженных мускулов не ранит твое хрупкое мужское эго.

— О, не забивай пустяками свою хорошенькую головку.

— Очень смешно!

Вероника знала, что Деймон намеренно подстрекает ее, мстя за нанесенную ею обиду. Все же он не доказал, что она не права. И, хотя ему не удалось это сделать, Деймон наверняка предполагал, что в итоге она согласится. Ее судьбу решит ее женская природа.

Она опустила в воду весла и разом ударила ими, обрызгав Деймона. Он улыбнулся.

— Освежает!

Вероника ответила натянутой улыбкой.

Все было бы нормально, если бы она могла держать себя в руках. Если я доберусь до причала и не раскисну, подумала Вероника, я смогу вынести что угодно. Даже надвигающееся прощание с Деймоном.

Но Деймон помешал ей выполнить обет: он положил руки поверх рук Вероники и стал грести вместе с ней. Жест был чересчур символичен.

И в этот раз она улыбнулась искренне, внезапно, бессмысленно, так мечтательно и открыто, как будто у ее сердца выросли крылья и оно улетело на небо. Деймон любит ее. Она не просила об этом, она этого не хотела, но все-таки — он ее любит.

Вероника повернула голову — вот оно, его лицо, так близко, что проще простого прижаться лбом к его лбу.

— Прости. То, что ты сказал… меня просто оглушило. Я не знаю, что делать. — Она вздохнула. — Можно сказать, у меня с любовью проблемы.

На этот раз у Деймона хватило ума не требовать от нее объяснений. Он просто придвинулся ближе и прикоснулся губами к губам Вероники, запечатлев на них прощальный поцелуй, легкий, как пух плывшей вниз по течению утки.

На рабочем столе Вероники были разложены сложным узором разноцветные кусочки стекла. Узор был навеян картинами весенней природы. Прелестное розово-золотистое стекло, пурпурное, много молочно-белого — волнистые линии на фоне неполированных прозрачно-голубого и зеленого и фигурных кусочков великолепного аквамарина. Высокие вертикальные панно, представляющие остальные сезоны, уже были готовы и вставлены в рамы из глянцевитого дерева. Когда будет закончено последнее панно, все четыре соединятся в большой стоячий экран.