—Спасибо, что подвёз — Улыбаюсь с благодарностью, когда машина останавливается напротив моего подъезда. Отстегнув ремень, неотрывно смотрю на Бейца, который, как струна сидит и продолжает пальцами сжимать руль. Смотрит вперёд, и кажется, что даже не дышит и не моргает. Это немного пугает, словно рядом сидит восковая фигура и тут же хочется потыкать пальцем, проверяя на подлинность. Так и не дождавшись никакого ответа, уже собираюсь выходить, чтобы он мог побыть один на один с самим собой, но оборачиваюсь напоследок и без тени улыбки говорю.
—Мне не хочется навязываться, но порой лучше поделится своими переживаниями, чем сжирать себя изнутри, мучаясь в одиночку. — и не успеваю взяться за ручку, как тишину режет надрывной хрип.
—Ты думаешь это так просто взять и рассказать, что я ношу уже долгие годы в себе? Ты правда так думаешь? — со злостью усмехается, и воздух в салоне становится напряжённым, как и моё тело от его слов.
—Нет, я так не думаю — шепчу, чувствуя, как в груди давит тяжесть. От его голоса, от осознанности, что он подавлен и от неизвестности, которая пугает. — Но разве легче жить со всем дерьмом, который ты копишь долгие годы, чем просто выговорится? Иногда это полезно, чтобы стало свободнее дышать.
—И когда ты успела сменить профессию и стать психологом?
—Это банальная человечность.
—Человечность? — Из него вырывается недобрый смешок. — Я своего ребёнка убил, Даша. Что ты на это скажешь, милосердная моя? Нравится такая правда, а? — Выкрикивает, отчего я вздрагиваю, и мгновенно начинаю злится, потому что терпеть не могу, когда на меня повышают голос.
—Прекрати так орать! — рявкаю в ответ, и становится слышно лишь тяжелое дыхание Бейца и моё безумно скачущее рысью сердце. Откинувшись на спинку, он запускает пальцы в волосы, и оттягивает из назад с такой силой, словно вот-вот вырвет всё с корнем.
—Прости, я не должен был срываться — хрипит поникшим голосом роняя ладони на колени, и я тут же тяну к нему руку, переплетая наши пальцы.
—Всё нормально — бормочу, подпирая спиной сидение и закрываю глаза. Кажется, что из салона выкачали весь кислород, и даже открытое окно не помогает в свободном доступе вдыхать пары воздуха.
Мне немного не по себе от всей этой ситуации, но даже сейчас я не собираюсь уходить. Понять бы только, что он имел ввиду, когда говорил такие ужасные слова?
—Это произошло четыре года назад — словно почувствовав мой немой вопрос, по салону проносится тихий мужской шёпот. — мы ехали с сыном и женой в машине с дня рождения её сестры. Всё было как всегда, пока Машка, будучи уже изрядно подвыпившей, не начала нудеть под носом и предъявлять мне претензии за то, что я якобы посмотрел на какую-то там подпругу подруги, но доказывать пьяному человеку, что ты не черт, тоже самое, что биться головой о бетонную стену. Поэтому в подобных ситуациях я всегда старался молчать, чтобы ещё сильнее не накалять обстановку, но не в тот вечер. Меня раздражали эти пустые предъявы, обвинения не пойми в чём, и я сорвался, мгновенно подхватив Машкино состояние. Мы кричали на весь салон, выясняя кто прав, и моя голова постоянно дёргалась то в сторону жены, то на дорогу. И в какой-то момент, когда я вновь отвлёкся на Машку, раздался резкий хлопок и меня тут же вырубило. Проснулся я уже в больничной палате с перебинтованной рукой и с болью во всём теле, но она не сравнима с душевной болью, потому что когда ко мне вошёл врач, он рассказал, что произошло столкновение с самосвалом, и ребёнок, который в момент аварии находился со мной в машине, погиб. Представляешь, он умер Даша, даже не приходя в сознание…
—Мне очень жаль…
—Не нужно меня жалеть! Я убийца! Я не уберёг своего сына, хотя сука никогда в жизни даже мелких нарушений не было! Если бы не мой похеризм в том момент на дороге, ничего бы не случилось. Он был бы жив! А я отнял у него такую возможность!
—Сколько ему было?
—пять
—пять — эхом повторяю, и пытаюсь сглотнуть ком, который подобно гвоздю царапает горло.
Столько же, сколько и Нютке…
Боже…
Я жизни не представляю без дочери и о том, что сейчас чувствует Бейц можно лишь догадываться. Страх, ужас, нестерпимая боль, пустота…чувство вины. Наверное, список в разы больше, но это первое, что пришло в голову. Мне хочется обнять его, помочь разделить эту боль вместе, но я не знаю, как к нему подступится. Да и нужны ли ему мои сострадания, когда душа на части рвётся.
—Первые полгода я пил не просыхая, забив не только на работу, но и на жизнь в целом. Знаешь, это оказывается так больно терять того, кого сильно любишь. Все внутренности разом скручивает, что даже вздохнуть не получается, а вместо сердца — выжженная дыра размером с галактику. Я каждый сука день мечтал сдохнуть, и если бы не мой лучший друг, то давно бы уже руки на себя наложил. Только благодаря ему я сейчас сижу рядом с тобой.
—А что с твоей женой? Она…
—Она жива, если ты об этом. Через три месяца после похорон, мы развелись, и она практически сразу вышла замуж, и даже ребёнка родила года через полтора. Помню, мы как-то встретились в супермаркете, когда она уже была на последних сроках беременности, и первое, что я спросил у неё, как она сумела стать счастливой, продолжая жить с этим.
—А что она? — шепчу, поглаживая большим пальцем тыльную сторону его ладони.
—Сказала, что нужно уметь вовремя отпустить, чтобы потом стало легче. Я тогда даже обозвал её эгоисткой, но оказавшись дома, очень долго об этом думал и решил попробовать. Сначала было тяжело. Я все время корил себя за то, что позволяю себе ходить на работу, улыбаться без повода и даже видеться с друзьями. Но время шло, а боль притапливалась и ещё через год я смог полностью отпустить Марка.
По моим щекам текут слезы, которые я тут же стираю ладонью, а тяжесть в груди с каждым новым вздохом лишь усиливается. Это боль, это страх и ужас, который я сейчас испытываю, не сравним с состоянием Кости. Даже в самом страшном сне я не могу представить, какого это хоронить собственное дитя, и жить с мыслью, что в том, что произошло, виноват лишь ты сам. Не каждый сможет выдержать подобное и остаться в здравом уме.
—Ну что, Даша, ты и дальше хочешь меня поддерживать? — Невесело усмехается — Ты не переживай, я привык к осуждениям, поэтому можешь даже ничего не отвечать, а просто молча выйти.
—Выйду, если ты пойдёшь со мной. Дернув головой, он впивается в моё лицо удивленным взглядом, а я лишь сильнее сжимаю его ладонь, приподнимая уголки губ вверх — Можешь даже ничего не отвечать, потому что в таком состоянии я всё равно тебя не отпущу.
Глава 20
В лифте мы едем молча. Я как мартышка вцепилась в руку Кости, не желая отпускать, а он и не спешил отстраняться.
Войдя в квартиру, закрываю дверь и кладу ключи на трюмо.
—Ты чего не раздеваешься? — С удивлением подмечаю, как Костя топчется на месте, когда я уже и пуховик сняла и ботинки. Он кажется немного потерянным, словно мамонтёнок, что сразу тянет обнять.
Мне больше не хочется называть его бездушным пижоном, как это было ранее. Это человек с истерзанной в клочья душой, который учится заново жить. Ему сложно, и в любой ситуации он закрывается в свою ракушку, прячась ото всех. Я не могу знать этого наверняка, но кажется это так и есть.
—Если честно, мне неудобно. — Взъерошив густые волосы, смотрит на меня виноватым взглядом. — Загрузил тебя своими проблемами, ещё и в дом пришёл.
—Во-первых, я сама тебя пригласила, а во-вторых — в два шага сокращаю расстояние между нами, и подняв голову, смотрю в его карамельно-тягучие глаза. Рука как-то сама находит немного шершавую ладонь и сжимает. Я чувствую тяжесть в груди, мурашки, ком в горле, тепло в районе солнечного сплетения и глубокую тревожность. А ещё, ещё мне хочется сказать ему, что он не один со своей расковырянной раной и я буду рядом, столько, сколько нужно, но не могу. Почему? Сама не знаю… Кажется за эти дни Бейц стал для меня чем-то большим, чем просто мужчина, с которым хочется занятая сексом. Это окрыляет и одновременно пугает. Я не хочу больше обжигаться, не хочу страдать и плакать, но желание узнавать его, желание целовать и трогать перевешивает внутренние страхи.
