Они долго сидели в шезлонгах: солнце уже догорело и опустилось за горизонт, небо потемнело, и скоро в его густой черноте стали зажигаться звезды — как будто золотистые светлячки вспыхивали в невероятной высоте. Моника озябла, и Грегори предложил вернуться домой. Поднимаясь по ступенькам, они держались за руки. Если он и думал о чем-то большем, то ни одним жестом или словом этого не выдавал.
А потом... После ужина хозяин проводил ее в спальню, маленькую и уютную, где стены были увешаны коврами, а у окна стояла низкая тахта со множеством подушек.
— Располагайтесь. — Он открыл стенной шкаф. — Белье здесь, в ванной есть халат и полотенца. В общем, чувствуйте себя как дома.
Моника благодарно улыбнулась.
— Вы не поверите, но у меня действительно такое ощущение, будто я вернулась домой.
— Правда? — Он пристально взглянул ей в глаза. — Вы можете оставаться здесь столько, сколько захотите.
— Это не совсем удобно, — смущенно ответила она.
— Знаете, в моем возрасте можно уже не беспокоиться о приличиях.
Грегори подошел к двери и, открывая ее, сказал:
— Если вам что-нибудь понадобится, я буду внизу.
Оставшись одна, Моника рассмеялась — она чувствовала во всем теле необыкновенную легкость. И вообще, ей было на удивление хорошо с этим человеком. Не надо было натянуто улыбаться или делать умное лицо. С ним даже молчание не становилось неловким, а таких людей очень мало.
Она приняла душ, завернулась в пушистый халат и присела на край тахты, расчесывая волосы. Внезапный порыв ветра вдруг громко хлопнул ставнем на окне — Моника выглянула и вздрогнула от испуга. Небо нависало над домом и казалось тяжелым, словно каменным. Вдруг белая ослепляющая вспышка распорола его, и в следующую секунду раздался оглушительный раскат грома. Моника вскрикнула и захлопнула окно. И тут же в комнате погас свет.
Она бросилась в потемках к двери, задела кресло, которое упало на пол, и выбежала на лестницу.
— Грегори! Что случилось?
Он уже поднимался по ступенькам, осторожно неся свечу, чей слабый огонек метался и плясал в его ладонях.
— Не бойтесь, это просто гроза.
— А что со светом?
— Возможно, молния попала в столб. Такое уже бывало раньше.
Они спустились вниз и сели рядышком на диван. Гроза бушевала с невиданной силой, в стекла бил поднимаемый ветром песок, и казалось, что даже дом раскачивается из стороны в сторону. Комнату периодически озаряли белые вспышки, выхватывая из темноты спокойное лицо Грегори и испуганное — Моники.
— Вы дрожите. — Он обнял ее за плечи отеческим жестом, прижимая к себе. — Не стоит так бояться, девочка. Этот дом многое может выдержать.
Моника только покачала головой. Но страх постепенно сменялся странным возбуждением — эта обстановка, грозовая ночь, сильный мужчина рядом. Она в душе удивлялась тому, что он ничего не пытается предпринять, воспользовавшись ситуацией и ее беззащитностью. И была благодарна за это.
Новый раскат грома заставил Монику снова вздрогнуть. И Грегори успокаивающе погладил ее по волосам. От этого прикосновения сердце сладко замерло, а по телу разлилось тепло. И хотелось продлить ощущение горячего покалывания на коже, от которого по спине бежали мурашки.
— Вам не холодно? — спросил Грегори. — Я могу разжечь камин.
— Нет, не надо, мне и так хорошо.
И это была правда. Монике, несмотря на страх, было чудесно. И хотелось почему-то расшевелить этого спокойного мужчину, посмотреть, как изменится его лицо при поцелуе, как он поведет себя, что будет делать.
Моника, подчиняясь этому желанию, повернулась к Грегори и поцеловала его в сомкнутые губы — он не ответил и слегка отстранился. Тогда она прижалась к нему сильней и кончиками пальцев коснулась щеки, немного колючей.
— Я еще не настолько стар, чтобы не испытывать желания, — мягко сказал он, накрывая ее ладонь своей. — Но, пожалуй, слишком стар для вас.
Рука Моники скользнула по его груди, впалому животу и ниже. Собственная смелость разжигала в ней еще большую страсть, голова кружилась — и это был так приятно. Грегори молчал, но дыхание его стало более учащенным.
— Если вы играете, то сейчас самое время остановиться, — медленно произнес он. — Как выясняется, я все еще мужчина.
— Я чувствую, — прошептала Моника, губами касаясь его щеки.
— Вы действительно хотите этого? Не пожалеете потом?
— Нет.
Он вздохнул, словно перед прыжком в воду. Новая вспышка озарила его лицо, странно помолодевшее, одновременно и нежное, и суровое. Он обнял Монику — теперь уже по-настоящему, и она закрыла глаза, полностью отдаваясь его власти. Но не так, как это было с Биллом, нет. Она каждой клеточкой тела ощущала горячие прикосновения рук, медленное скольжение губ по шее...
Грегори не торопился: он снял с Моники халат и покрыл поцелуями обнаженную кожу, светящуюся в темноте, — маленькую упругую грудь с твердыми, словно неспелые земляничины, сосками, впадинку пупка, живот, стройные бедра. Он изучал это тело на ощупь, и на каждое прикосновение Моника отзывалась тихим вздохом. Она и не представляла прежде, что можно чувствовать настолько глубоко и сильно.
Ей хотелось забыться, отдаться удовольствию, и в то же время она боялась пропустить хоть мгновение этой близости. Она ничего не умела — школа любви только начиналась.
— Не спеши, — шепнул он, лаская ее грудь. — Я сделаю все, что ты захочешь.
— Я хочу тебя. Сейчас.
Это нетерпение было следствием внезапного страха: Моника испугалась, что в самый важный момент опять почувствует боль, как это было в первый раз. И поэтому торопилась пересечь эту черту.
— Хорошо. — Грегори склонился над ней, положив ладонь на пушистый холмик. — Не закрывай глаза, девочка. Любовь не должна быть слепой.
В следующее мгновение Моника задохнулась и застонала, подчиняясь ритму извечных движений. Она не могла бы объяснить своих ощущений, ведь ей совершенно не с чем было сравнивать. То, что происходило сейчас, казалось непонятным, но прекрасным. И не было ни стыда, ни боли — только всепоглощающее наслаждение.
Когда она очнулась от секундного забытья, Грегори сидел рядом, поглаживая ее по голове.
— Я... — Она не знала, что сказать, как выразить свою благодарность.
— Ничего не надо говорить. — Он наклонился, поцеловал ее в щеку. — Засыпай, девочка.
И, подчиняясь его спокойному голосу, Моника закрыла глаза, свернувшись калачиком под пледом. И действительно мгновенно уснула с тихой улыбкой на губах, с синеватой тенью под глазами, похожая сейчас на уставшую маленькую девочку, такую беззащитную, что у Грегори защемило сердце от нахлынувшей нежности.
