Зря я вертел бокал. Ножка жалобно хрустнула в моих руках. Возник как из-под земли официант, поспешно убрал испорченный бокал, заменил его на новый и тут же наполнил шампанским. Призывая все свое самообладание, которое воспитал в себе, всю свою выдержку, поднял глаза на пару. Карие смотрели на меня с интересом, голубые – растерянно.
- Антон, это мой брат. Двоюродный. А та девочка – его дочка. Помнишь, я с ней гуляла всегда в парке.
- Брат? – прошептал я, усмехаясь. Откинувшись на стуле, скрестил руки на груди. – Здравствуй, сестренка! – громко произнес я, Альбина нахмурилась, переводила странные взгляды то на меня, то на Милу.
- Что ж вы, Вадим, ни разу не навестили нас? Я, если честно, только недавно узнал о том, что у Люды есть брат еще. Даже Ольга Ивановна о вас не упоминала.
- Жизнь развела. А знакомые контакты как-то стали неактуальны.
- Родные люди должны быть всегда рядом! Сколько вашей дочке?
- Почти десять! – медленно произнес, наблюдая, как дернулась Мила, как она все водила глазами по сторонам, лишь бы не смотреть на меня.
- Совсем большая! А нашим парням – шесть и пять! Вот хочу дочку и буду самым счастливым! Еще бы уломать Люду выйти за меня замуж и все, считай, жизнь наполнена! – Антон трещал без умолку. От его болтовни болела голова, и его не напрягало, что трое из сидящих только выдавливали из себя какие-то ответы. Я смотрел на этого слегка полноватого, лысеющего мужчину, и не понимал, на что меня променяли. Мила тоже сравнивала. Она постоянно поглядывала то на меня, то на Антона. Положил руку на стол. Ее взгляд замер на моих пальцах. Медленно наши глаза встретились. Где-то на дне давно остывшие чувства жгли. Обжигали угольками, оставляя мелкие ожоги.
- Вадим! – позвал меня Антон, приподнимаясь со стула. – Ты не против, если я твою даму приглашу на танец?
Посмотрел на Альбину, потом на Антона, бросавшего сальные взгляды. Да, он хотел ее. Вновь посмотрел на Альбину, она понимающе кивнула, с достоинством встала и подала свою руку довольному Антону. Когда они ушли, я пересел к Миле поближе, взял ее за руку. Она хотела выдернуть, но я сжал ее ладонь.
- Значит, брат? – пальцы нежно стали поглаживать кожу руки, вызывая мурашки по телу. Мила взволновано задышала. – На брата так реагирует сестра? – посмотрел на полураскрытые губы. Дыша одним воздухом с ней, чувствовал, как волны возбуждения накатывали.
- Вадим, нет! – испуганно, но взволнованно прошептала Мила, когда я выдернул ее из-за стола и потащил из зала. Мы блуждали по коридорам недолго. Все это время она и попытки не сделала меня остановить. А захлопнув за спиной дверь какого-то помещения, жадно, словно изголодавшийся человек, прильнула ко мне.
- Ты изменился! – задумчиво промолвила Мила, поправляя платье. Я застегивал последние пуговицы на рубашке. Отболело. Ничего кроме брезгливости не испытал. А ведь когда-то сходил с ума от одного запаха ее тела. Сколько лет внутри меня выкручивало от мыслей о ней, а сейчас, смотря на все такое же прекрасное лицо, не хотелось вжаться в нее очередной раз, не хотелось впиваться в ее губы до потери пульса. Покусывая губу, я ждал всего лишь одного вопроса от нее.
- Ты до сих пор меня любишь? – голос Милы прозвучал с какой-то надеждой. Вскинул на нее глаза, взял пиджак. Смотря прямо, ждал еще вопроса, но она молчала. Поправив воротник, встал перед нею.
- Нет. Разлюбил. Не сразу, но разлюбил! – достал из внутреннего кармана визитку, стянул с пальца кольцо. – Ну же, Мила, спроси меня еще! – голубые глаза непонимающе смотрели на меня, она хмурила свои идеальные брови. Схватил ее за плечи и тряхнул с силой, процедил сквозь зубы:
- Ну, спроси хоть раз про дочь!
Она молчала, откинув голову назад. Провел ладонью по ее волосам, погладил по щеке, обхватил лицо и, едва касаясь ее губ, прошептал:
- Найди время мне позвонить, чтобы оформить развод и отказ от родительских прав. Моей дочери такая мать точно не нужна. Уж лучше я ей скажу, что она умерла, чем признаюсь, что ее бросили. Сучка и то своих щенят не оставляет!
- Вадим… - выдохнула Мила, но я убрал руки и вышел из комнаты, предварительно сунув ей визитку и кольцо. Возвращаться в зал и смотреть на без пяти минут бывшую жену было трудно, не нужно и тяжело. Мне было обидно не за себя. Когда она стонала подо мною, я понял, что ничего к ней не испытываю, что все ушло, покрылось мхом. Но вот за Жеку было обидно до слез. Сейчас очень хотел оказаться возле дочки, обнять ее и слушать равномерный стук ее маленького сердечка.
- Папа! – Жека сонно смотрела на меня, приподнявшись с подушки. Я медленно прошел в комнату, опустился на пол и взял ее руку.
- Жень! – слезы душили. Темнота скрывала мои мокрые щеки. Дыхание было прерывистым. – Я тебя люблю. Очень сильно! Я сделаю все, чтобы ты была счастлива!
- Пап, - она потянула меня к себе. Охотно лег в кровать, притягивая свою девочку к груди. Прикрыл глаза, чувствуя, как маленькие пальчики перебирают пуговицы на рубашке. Я уже стал засыпать, все так же держа Жеку в объятиях, когда раздался тихий голос дочери:
- Это все для нее… Я думала, если она хоть раз увидит меня по телевизору, вернется. Я не смела у тебя спрашивать про маму, но у деда спросила. Думала, если ее нет рядом, то она умерла, он сказал, что мама жива и еще здоровее всех нас. Мне было обидно, на все праздники в саду приходили мамы, а у меня был или ты, или дед с бабушкой да Василек. Я хотела хоть раз спеть ей песню про маму… Ведь даже у мамонтенка нашлась мама! – голос дрожал, рубашка вмиг стала мокрой от слез. – Я так хотела хоть раз сказать, что моя победа – это для нее!
- Жень! Не плачь, солнышко! Не разрывай мне сердце! Что есть, то есть… У тебя есть я…
- Папа… папочка… - она цеплялась за шею, утыкалась мокрым лицом мне то в грудь, то в щеку, всхлипывала, вздыхала и вновь всхлипывала. В это мгновение я хотел свернуть шею Миле, удушить ее своим руками, заставить ее хоть на минуту прийти к дочери, чтобы та ее обняла. Сильно, с любовью… Хотя вру, не хотел бы этого. Не хотел бы, чтобы Жека узнала и привязалась, не хотел бы потом видеть ее тоскующий взгляд… Раздираемый противоречивыми мыслями, думал, как решить эту дилемму.
***
росчерк, я внимательно еще раз пробежался глазами по тексту и только после этого протянул его полноватому мужчине. Перевел взгляд на Милу, которая бесстрастно сидела по другую сторону стола. Хотя это маска, губы почему-то подрагивали. Но мне было плевать. Мне протянули еще один документ. На нем замешкался, все еще сомневаясь в правильности своих действий. Но, наверное, так будет правильнее. Если рубить концы – рубить везде, чтобы не было шанса вернуться и на что-то давить. Рядом с подписью Милы поставил свою. Теперь точка. Госслужащий проверил документы, вышел из кабинета. Мы сидели друг напротив друга, но каждый смотрел куда угодно.
- Ты счастлив? – вопрос Милы был неуместен, глупый какой-то.
- Теперь да.
- А до этого разве страдал?
- А до этого я просто себя обманывал.
- Ты так уверен в своей правильности?
- Нет, все еще сомневаюсь, но думаю, что так будет лучше. Ты сама вычеркнула ее из своей жизни.
- Вадим… - ее прервали. Вошел чиновник, молча протянул нам документы. О разводе. И заявление на лишение родительских прав. Руки Милы дрожали, когда она брала бумаги. Я проигнорировал этот факт, встал и покинул помещение. Впереди у меня еще концерт в школе у Жеки, посвященный восьмому марту. Там уже должен быть отец со своей семьей. Машина плавно влилась в поток, времени было достаточно, чтобы неторопливо доехать до школы.
- Мы уже думали, ты не приедешь! – отец стоял на крыльце, увидев меня, облегченно выдохнул. Он знал, где я был и что делал. – Она подписала?
- Подписала. Куда ей деваться
- Ты уверен, что так правильно? Может быть, не стоило рубить все с плеча?
- Все обрублено давно, просто я бесконечно давал ей шанс оправдаться. Она его не использовала, так почему же я должен видеть слезы на глазах у дочери??? – ярость вспыхнула неожиданно, зло сжал зубы и прошагал мимо отца в холл школы. Суета перед концертом утомляла, дети бегали туда-сюда, мелькали озабоченные педагоги. В актовом зале была куча народа. Нина Петровна уже заняла нам места в середине зала.
