в детской. Внучеки радостно и громко гулили, но Дима так на нее смотрел, что у бедной женщины разрывалось сердце.
– Я же так до вечера не увижу Внучеков, – беспомощно сказала она.
– Спасибо! – воскликнул Дима и, на ходу запихивая в себя овсянку, большими прыжками взлетел по лестнице. – Ты лучшая мать из всех, что у меня были!
– Ах, – сказала Жанна Валерьевна, улыбаясь. – Мужчины до старости дети.
Я с трудом нашла свою челюсть и молча закрыла рот.
– А что это за… ммм… патология, что Дима так скачет?
– Очень редкий случай, – рассеянно сказала она. – А что? Разве он не всегда такой?
– Не-а, – грустно ответила я и мысленно завершила: «Это для него так же редко, как эта ваша «бла-бла-бла патология!»
***
Если бы у меня еще остались подруги, я бы непременно собрала женсовет.
Увы, подруг не было и за ответами пришлось идти напрямик. Тем же вечером, когда Дима усталый, но все еще счастливый, вернулся домой и повез меня романтично ужинать, я спросила:
– Ты счастлив со мной?
Мы стояли на светофоре.
Красный свет сменился зеленым, и Дима как раз собирался двинуться с места, но у него рука дрогнула и вслед за рукой, с громким рыком дернулся джип. Меня швырнуло вперед, и я довольно сильно ударилась локтем о бардачок.
Сзади засигналили, но Дима никогда не показывал водителям средний палец, нарываясь на драку, как любил делать Макс. В этом плане он никогда и ничего не доказывал. Те, кто был ему равными, знали его машину. Те, что не знали его машину, не стоили его времени.
«Дантес в плане литературы не стоил вообще ни хрена, – говаривал Кан, когда Макс прикалывал его, обвиняя в трусости, – но застрелил Пушкина. Мораль: кем бы ты ни был, тебя всегда могут пристрелить».
Нас обогнали, гудя клаксоном, словно на свадьбе. Проигнорировав палец, который в окно показали уже ему, Дима велел мне пристегнуть ремень безопасности, завел мотор и тронулся с места.
– Что-то случилось? – сказал он. – Почему ты, вдруг, спрашиваешь?
Я терла локоть.
На самом деле, ничего не случилось. За исключением того, что я впервые увидела, что он тоже бывает счастлив. Как все нормальные люди. Может улыбаться, дурачиться и бегать по лестнице, перескакивая ступени.
– Потому что у меня нет подружек, с которыми я могла бы обсудить, что ты чувствуешь… Может, что-то я могла бы сделать, чтобы ты улыбался чаще? Так, как сегодня утром?
Дима улыбнулся, коротко взглянув на меня.
– Ах, ты об этом… Понимаешь, у меня в жизни есть все. Осталась только одна несбыточная мечта. Хирургия. И просто смотреть как работает профи, Мастер с огромной буквы, это – кайф. А уж когда они работают в паре.
– Твоя мама решила, что ты всегда такой. Как мальчишка.
– Она же мама. Дать ей волю, она натянет мне памперсы и сунет в рот соску, – он не глядя нашел и сжал мое запястье. – Я счастлив с тобой. Не вспышками, а всегда. Это не так ярко проявляется, зато ценится больше… Ясно?
– Да, – у нас был договор отвечать на прямые вопросы честно и не уточнять по сто раз, уверен ли второй, что он не «спиздел, не подумав».
Дима улыбнулся, и я улыбнулась в ответ. Коротко взглянув на меня, он опять уставился на дорогу.
– Счастье, это не прыжки до потолка, понимаешь? Счастье, это уверенность. В том, что тебя любят, в том, что ты нужен. Это ежеминутные маленькие инъекции. И я рад, что у тебя нет подруг и ты говоришь об этом со мной.
– Почему?
– Потому что о таких делах, надо всегда говорить со своим мужчиной. Если ты не знаешь, что я к тебе чувствую, откуда левые бабы об этом знают? Но большинство пойдет не к мужу, а посоветоваться с подругами… Вместо того, чтобы просто взять и спросить.
– Разве не ты велел мне снова с Иркой сдружиться?
– Я просто Саню на свадьбе видеть хочу.
Глава 3.
«Фотограф, маньяк»
После новогодних каникул, проводив до аэропорта свекровь, я сидела за рабочим столом и расшифровывала интервью. Пожалуй, впервые в жизни, когда отпала необходимость зарабатывать деньги самой, я по-настоящему наслаждалась работой.
Не самим процессом, скорее блеском Диминых глаз, когда кто-то из его приятелей, вдруг спрашивал: «А это не ты – Елена Ровинская? Я же, знаешь, постоянно читал твои интервью!..» И я старательно, как никогда, выбирала героев. Медицинскую рубрику выбила, чтобы меня читали в кругах, наиболее для него значимых.
Я заносилась в мечтах до Диминой любовницы, было дело. Даже, пару раз, позволила себе понадеяться, что он, вдруг, заболеет бубонной чумой и женится на мне, лишенный всех других вариантов… Но что он когда-либо станет мною гордиться!
Так высоко мое самомнение никогда не взлетало.
Интервью было с борцом, победителем боев без правил, имя которого я могла произнести лишь по буквам, но все им так восхищались, что я не замедлила примазаться к чужому успеху.
Катя сняла наушники и прокашлялась:
– Фотки посмотришь?
– Отбери сама, – откликнулась я. – На свой вкус.
– Ты доверяешь моему вкусу?
Как и большинство женщин, она не выносила людей, которые когда-то ее отвергли и не желала это скрывать. Ее тон был настолько ехидным, насколько вчера был мой, когда Кроткий по своему обыкновению, завернул к нам вечером в гости – попить воды и остался до завтрака.
За завтраком у меня начали сдавать нервы, и Катя сейчас очень зря решила начать демонстрировать мне свои.
– Нет, – ответила я, – просто мне в лом делать еще и твою работу. В прошлый раз ты запорола всю съемку. Специально. Мне пришлось пятьсот снимков просмотреть, потому что ты, свинья, щелкала, не глядя. Так что, ищи сама. Это твои снимки и твои деньги. Хоп-хоп! А не найдешь, я из Интернета возьму.
Катя вскочила, скривившись и обиженно выскочила за дверь. Я тоже встала и пошла к Шефу. С тех пор, как Тимур уволился, фотографа мне было не отыскать.
Шеф, зеленый и злой, «лечился» от праздников: мой вид ничуть его не порадовал.
– Ровинская, – простонал он, – убирайся прочь. Мне ненавистен сам вид трезвого лица…
– Я по работе, – возразила я.
– Блядь, – простонал Шеф, – почему я тебя не уволил, пока ты была нормальным человеком и ни хера не делала, а только бухала?
– Потому что я опять начала работать, как вы просили, – я улыбнулась, села на стул перед ним и спросила: – Шеф, что должен делать корреспондент, когда у него выебывается фотограф?
Шеф крепко потер лицо ладонями и буркнул:
– Ты, Ровинская, сперва крутишь жопой, не глядя, а потом удивляешься, что люди думают, будто ты это – им.
– Извините, – сказала я, – но сам факт наличия жопы, еще не означает, что к ней приколоты пригласительные.
– Ты хочешь, чтобы я с ней об этом поговорил? Или с Жорой? Ты же со всеми переругалась. Со всеми! С тех пор, как
