Было около десяти, когда Эндрю вернулся в квартиру Мей. Алекс в своем креслице сидел на кухне в потоках света, пуская пузыри и сосредоточенно изучая свои пальцы. Эндрю поставил цветы в вазу, а затем присел на корточках перед сыном. Переполненный отцовской гордостью он протянул руку и положил палец на крошечную ладошку. Малыш немедленно вцепился в него.
— Ну, привет, тигр. Прошлой ночью ты вел себя как большой — так долго спал.
Алекс повернул голову и подарил отцу широкую беззубую улыбку, которая проникла Эндрю в самое сердце, заставив взметнуться ввысь, как воздушный шарик. Да, иногда его сын улыбался. Случалось это, как правило, после купания. Сейчас был именно тот случай: от Алекса исходил потрясающий аромат, свойственный только свежевымытым детям. Он потряс ручку сына.
— А где твоя мама, лежебока…
Не успел он закончить фразу, как в кухню влетела Мей, казавшаяся еще более озадаченной, чем обычно. На ней были широкие серые брюки и алая шелковая блузка. Голову украшало полотенце, которое она сдернула, едва увидев Эндрю.
Он медленно улыбнулся ей.
— Хорошо выглядишь, Поллард.
Мей беспомощно махнула рукой.
— Ничего не подходит. Все блузки малы, а эти брюки велики, и я никак не могу найти нужные туфли, и… — Ее взгляд упал на цветы в вазе, и она замолкла.
— Клумбы перед моим домом заросли всей этой дребеденью. Я подумал: может, тебе приглянется что-нибудь из этой коллекции.
Просто удивительно, как она умеет замирать! Мей осторожно подошла к вазе и, подняв цветы к лицу, глубоко вдохнула их аромат. Затем взглянула на Эндрю светящимися от благодарности глазами.
— Они просто прекрасны! Большое тебе спасибо.
Затем Мей не расправила букет и не расставила цветы по-новому, как это обычно делали его мать и сестры. Просто ставила в вазу цветок за цветком, словно они были необычайно редкими, хрупкими — и необыкновенно дорогими. Это о стольком сказало Эндрю, что ему пришлось отвести взгляд в сторону.
Она подошла к Алексу и поставила букет рядом с ним на пол. В ее руках оказался фотоаппарат. Алая блузка была в желтой пыльце от лилии, но Мей, казалось, этого не замечала. Она присела на корточках рядом с Эндрю.
— Мы сфотографируем тебя, Алекс, на фоне папиных чудесных цветов. — Мей щелкнула затвором, и сын одарил ее еще одной слюнявой улыбкой. Она улыбнулась в ответ, затем взглянула на часы. — О боже, посмотри, который час! — Мей вскочила и в панике устремилась в коридор.
Эндрю, который теперь сидел на полу, скрестив ноги, снова потряс ручку сына.
— Женщины — очень странные создания, парень. Запомни это.
Послышался шум фена, и не больше чем через пять минут Мей опять влетела в кухню. На этот раз она была одета иначе.
— Так лучше?
Эндрю знал, что большая часть его родственников придет в джинсах или шортах, но знал также и то, что у Мей нет ни того, ни другого. Он кивнул.
— Прекрасное платье.
Но Мей его не слышала. И прежде чем Эндрю успел высвободить свой палец из цепкой хватки малыша, снова выбежала из комнаты.
— Александр, думаю, пора вмешаться спасательной команде, — произнес он, вставая с пола.
Он нашел Мей в спальне, перебирающей одежду в шкафу и горько плачущей. Для женщины, никогда не теряющей присутствия духа, она производила слишком много влаги в последние шесть недель. Придется подумать о том, как перекрыть этот кран.
Схватив Мей за плечо, Эндрю повернул ее к себе и обнял.
— Эй, тоже мне беда! — мягко сказал он. — Помнишь белый костюм, который ты надевала прошлым летом… Ну, с длинной юбкой и жакетом с золотыми пуговицами? А юбка держалась, кажется, на тоненьком золотистом пояске. — Проклятье, он не помнил деталей, знал только, что нечто подобное надевают в особо торжественных случаях.
Мей шмыгнула носом и кивнула. Приободренный, он продолжил:
— Мне он очень нравился, и это именно то, что нужно. — Эндрю слегка отстранился, чтобы видеть ее лицо. — Это тебя устроит?
Мей снова кивнула, на длинных ресницах блеснули слезы, и Эндрю захотелось поцеловать ее самым неподобающим образом. Но он этого не сделал.
— Замечательно, — сказал он.
Однако бесенок в его голове нашептывал: ничего замечательного нет. Эндрю не хотел, чтобы она одевалась. Напротив, предпочел бы, чтобы она сняла и то, что есть.
Испытывая отвращение к себе, Эндрю повернулся и зашагал к двери. Находиться с ней в этой спальне с неубранной постелью было выше его сил!
К тому моменту, когда Эндрю загрузил в машину последние пакеты, он был уверен, что этих детских вещей хватило бы и на шестимесячное путешествие. Поездка к доктору Стаббсу была ничто в сравнении с этой экспедицией. Как ребенку, способному уместиться в обувной коробке, может понадобиться так много на один день? Эндрю не мог этого понять.
Но сборы — еще не самое страшное. Его очень беспокоила Мей. В самую последнюю минуту она впала в панику из-за того, что они ничего не купили к столу. Он заверил ее, что никто и не ожидает от них ничего подобного. Их дело — предоставить коронный номер. Это вызвало едва заметную улыбку, но Мей была так бледна, что Эндрю почти ожидал, что она спасует.
Однако выглядела она прекрасно. Мей зачесала свои длинные волосы назад, скрепив их какой-то красивой белой штучкой. А белый костюм с бледно-желтой блузкой оказался даже воздушнее, чем он представлял. Мей надела босоножки золотистого цвета и золотые серьги. Словом, смотрелась так, будто сошла с обложки модного журнала, и Эндрю сказал ей об этом. Она слегка порозовела, что ей очень шло, и более того — было хорошим признаком.
Впрочем, к тому времени, когда они подъехали к дому его родителей, она снова побледнела, и, судя по жилке, неистово пульсировавшей на шее, ее сердце билось со скоростью не менее ста двадцати ударов в минуту. За всю дорогу она не сказала и десяти слов и выглядела так, словно в любую секунду могла удрать. Эндрю притворился, что ничего не замечает.
Он остановил машину на улице. Но когда открыл дверцу, чтобы выйти, Мей вцепилась в его запястье.
— Я не помню, как кого зовут. И кто чем занимается.
Решив, что семейная история сможет отвлечь ее, Эндрю снова поудобнее устроился на своем сиденье.
— Хорошо. Бабуля, как ее все называют, — моя бабушка с отцовской стороны. Ей было двадцать с небольшим, и она едва говорила по-английски, когда вместе с дедом и моим отцом, приехала в Штаты. У дедушки это был второй брак, но первая жена умерла, родив отца. Так что папа — стопроцентный шотландец. Но бабуля — единственная мать, которую он знал, и отец боготворил ее, как и дедушка. Мои родители — Кристин и Джеймс. Папа почти отошел от дел, и большую часть времени теперь они проводят на поле для гольфа. — Эндрю положил руки на руль и посмотрел на Мей. — Усвоила?
