– Я бы ее с удовольствием намылил… А что касается вечеринки, то тут ты прав… Просто мне бы хотелось познакомить тебя со своей девушкой, с одной стороны, но с другой стороны, я как бы не должен этого делать, чтобы лишний раз не искушать тебя спиртным… Вот и все. Я такой же человек, как и ты… И хочется, и колется… Тебе решать. Ты уже большой мальчик.
***
Спустя два часа после ухода Родикова Игорь все же решился выйти из дома и сесть за руль своей машины. Прогулка по ночной Москве – что может быть прекраснее? Улицы стали оранжевыми от света фонарей, а люди, прогуливающиеся по ним, показались большой праздничной толпой, спешащей неизвестно куда.
Игорь пытался вспомнить, когда же в жизни ему было по-настоящему радостно и счастливо на душе, и он отвечал себе: в тот вечер, когда они с Валентиной мчались под землей, взявшись за руки… Никогда и ни с кем он не чувствовал себя настолько хорошо, никогда еще ему так не хотелось жить, никогда он не забудет ТУ Валентину, которую узнал в гостинице, как никогда не вспомнит ДРУГУЮ Валентину, которая скрылась за дверями мерзкого ларька…
И вдруг случилось невероятное: слезы, откуда-то взялись слезы, которые катились по щекам, застилая все вокруг; Игорь не мог вспомнить, когда он плакал последний раз… Возможно, в детстве… Слезы – это реакция на подлость, на обман. Это плата за разочарование.
Он отнял руки от руля, чтобы промокнуть глаза носовым платком, и в это время показался малиновый сверкающий «Форд», который летел ему навстречу и неизвестно, что бы случилось, если бы Игорь не успел схватить обеими руками руль и свернуть с дороги на тротуар… Он почувствовал, как машина стукнулась обо что-то темное и мягкое, послышался чей-то сдавленный крик, который слился с визгом тормозов…
И он понял, что сбил человека.
Если бы ей сказали, что она будет присутствовать на свадьбе человека, который являлся в течение трех лет ее фактическим мужем и с которым они прекрасно ладили и не собирались никогда расставаться, она бы рассмеялась тому в лицо. Но тем не менее Бланш стояла в церкви рядом с Борисом, одетым в роскошный черный смокинг, и смотрела, как он надевает кольцо на палец своей будущей жены – Эммы Латинской.
Сама же Эмма, лицо которой было скрыто густой белой вуалью, казалось, была счастлива. Ее высокая сухая фигура привлекала к себе всеобщее внимание гостей, собравшихся на эту по меньшей мере странную церемонию. Кто бы мог подумать, что эта женщина, еще в прошлом году схоронившая своего горячо любимого мужа, выйдет замуж за русского эмигранта, ресторанного тапера, да к тому же еще и находящегося в официальной связи с молодой женщиной, которая после свадьбы, как предполагалось, переедет с ним жить в Булонский лес?
Бланш в облегающем платье из тафты изумрудного цвета и высокой прической, открывающей нежную белую шейку и необыкновенно свежее, с прекрасной кожей, лицо, словно бросала вызов этой ходячей мумии, Эмме, которая зачем-то пожелала выйти замуж за ее Бориса.
Однако все условия были соблюдены: в тот день, когда Борис дал ей свое согласие на брак, Эмма сразу же вручила ему обещанные пятьсот тысяч франков.
– Я знала, что вы согласитесь. В конечном итоге, чего вы теряете? Абсолютно ничего. Вам даже будет позволено жить в правом крыле с вашей очаровательной Бланш. Как жаль, что я не молода…
– Думаю, вы не подадите на меня в суд, если я приду к вам ночью, чтобы выполнить свой супружеский долг? – спросил Борис, и ни один мускул при этом не дрогнул на его лице. – Что вы молчите? Ведь я же не разгадал вашей тайны. Кто вас знает, быть может в моем лице вы нашли прекрасную жертву, на которой собираетесь отыграться за все обиды, нанесенные вам другими мужчинами?…
Она захохотала. И смех ее был похож на треск яичной скорлупы.
– За ваши остроты я бы платила вам по сто франков за каждую, но скоро вы будете принадлежать мне, а потому и ваши остроты также будут моими по праву…
– А моими станут десять миллионов, не так ли? – с не меняющимся выражением на лице спросил Борис. Он вдруг почувствовал себя молодым и полным сил: ему все больше и больше нравилась эта игра. А Эмма Латинская, как ему представлялось, сыграет в его жизни не последнюю роль. «Она просто прелесть, что за старуха. Оригиналка, да к тому же еще и с тайной… Не иначе как она задумала с моей помощью либо действительно разбогатеть, либо кому-то насолить по-крупному». Другого объяснения этому дикому поступку он не видел.
– Она будет заниматься с тобой вивисекцией, понимаешь? – говорила, нервничая, Бланш, собирая Бориса на церемонию и сдувая с только что купленного для него Эммой смокинга пылинки, – она будет каждое утро отрезать от тебя по кусочку и, обмакнув в соус, класть в рот, пока от тебя не останутся лишь ногти да волосы…
– Рыбка, меня же стошнит от твоих слов… Побойся Бога, я же в новом смокинге… Ты мне лучше скажи: ты уже заказала испанскую спальню, о которой мечтала?…
– Нет, я не такая авантюристка, как ты. Женщины вообще от природы умнее. Тебе через пару дней ехать в Москву, ты же не поедешь с пустыми руками… А на десять миллионов я не рассчитываю. У меня пока с мозгами все в порядке…
– Что поделать, а у меня еще нет… Больше того, сегодня утром я вдруг провел рукой по голове и заметил, что кости на моем темечке еще не срослись, понимаешь, там мягко, как у младенца… Родничок… А это о чем-то да говорит… Хватит рычать, звереныш, лучше поцелуй меня и пожелай счастливой брачной ночи… Думаю, ты не оставишь меня в такой ответственный момент…
Для Бланш все эти сборы напоминали кошмарный сон. Однако, будучи женщиной практичной, хотя все еще не веря в то, что должно произойти в церкви, она собрала один большой чемодан в случае, если им с Борисом действительно придется переезжать в особняк Латинской, куда положила самые необходимые для жизни вещи, начиная с пижам и кончая зубными щетками и даже зубочистками.
И вот ЭТО свершилось. Церковь набилась не только приглашенными гостями, но и репортерами, которые нахально лезли со своими микрофонами и фотовспышками чуть ли не под платье к Бланш (словно им было известно, кем она является жениху), ослепляя и без того ослепленную своим призрачным и явно сомнительным счастьем старушку-Эмму, задавали наиглупейшие вопросы новоиспеченному мужу («О, Борис Захароф!») и преследовали новобрачных до самого особняка.
Свадебный ужин с подобающей ему пышностью собрал просто невероятное количество гостей, причем пришло много и таких, которые не были на венчании в церкви. Но в принципе это была светская вечеринка, роскошная и в какой-то мере демократичная, что позволило Борису и Бланш практически сразу после возвращения с церемонии уединиться в правом крыле особняка и отдохнуть на кровати эпохи Людовика IV… Что же касается Эммы, то она, сославшись на головную боль, почти сразу же покинула гостей и вышла к ним спустя полчаса, сменив белое платье на красный муслиновый балахон. На голове ее красовался нелепый парчовый тюрбан с перьями…
