Наталия Вронская - Зеркало любви

Маша упала на колени перед креслом и зарыдала, бессильно и отчаянно, уткнувшись головой в обивку.

Никита постоял немного на улице, пока холодный ветер не привел его в чувство. Надо было вернуться, одеться, прийти окончательно в себя и, должно быть, что-то сказать ее отцу…

Никита нехотя повернулся и вошел назад в дом. О не мог говорить, нет, не мог!

– Не буду я ни с кем объясняться, – пробормотал он.

И тут до его слуха донеслись рыдания. Несчастные, отчаянные… Это плакала она!

– Боже, что же она плачет? – прошептал он. – Зачем рвет мне сердце? Она же была так рада, так счастлива…

Но он уже не мог не вернуться, не зайти в ту комнату, в которой плакало любимое им и такое несчастное создание. Сердце его разрывалось от сочувствия и любви. Сначала он шел совсем медленно, после прибавил шагу и вот уже, не в силах сдерживаться, ворвался в комнату, где оставил ее.

Она сидела на полу и рыдала, опустив лицо в ладони.

– Милая, дорогая моя… – бросился он к ней. – Ну не плачьте, не плачьте! Вы погубите себя, вы погубите меня…

Князь подхватил ее в объятия и прижал к себе.

– Ну скажите, скажите же мне: что мне сделать? Как утешить вас? Машенька… Любимая моя…

– Вы… вы… – прошептала она. – Я люблю вас…

Он едва услышал эти слова. В его голове все смешалось, он будто оглох.

– Что? Что вы сказали? – переспросил он.

– Люблю… – прокричала Маша сквозь слезы и, вцепившись в него руками, спрятала лицо в складках его одежды.

Он крепко-крепко, еще крепче прижал ее к себе, и оба они замерли. Никита почувствовал, как она перестала плакать, как затихла.

– И я люблю. Всегда любил и буду любить… – прошептал он ей в макушку. – Как же я счастлив…

– И я… – послышалось ему.

– Господи! Благослови этот день… – только и смог выговорить он.

Свадьба была пышная и радостная. После всех переживаний молодые люди не скрывали своего счастья. Даже суровый в проявлении своих чувств Михаил Федорович прослезился на радостях. Любимое, хотя и непутевое, дитя его было нынче счастливо. Князь Никита не мог наглядеться на его Машеньку! А она под его взглядом вся лучилась от любви и счастья…

Глебов вспомнил день их окончательного объяснения, как он застал их обнимающимися на полу и как растерялся, не зная, что теперь и думать. Настолько все это противоречило правилам и приличиям! Впрочем, вся эта история противоречила правилам и приличиям.

Маша его, заплаканная и красная от слез, была тогда совершенно нехороша собой. Он бы и не взглянул на такую, но Никита Александрович, глядя на Машино лицо в тот день, не мог отвести от него глаз. Он был влюблен и счастлив тогда. Князь тут же объявил Глебову, что они окончательно объяснились и поженятся немедля! Как можно скорее! Маша, всхлипывавшая и отвернувшаяся от отца, сгорая перед ним со стыда, пробормотала, что это истинно так. И ждать она более тоже не желает!

– Да как же это вы так… – только и смог, что пробормотать тогда Михаил Федорович.

Он долго еще недоумевал и до свадьбы, и после – как это им удалось объясниться и договориться? Дочь его, которая чуть не накануне бежала с другим, вдруг оказалась смертельно влюблена в князя!

– Да уж, нынешнюю молодежь не понять! – сказал Глебов сам себе после.

Но!… Все хорошо, что хорошо кончается.

Молодые мирно зажили неподалеку, в княжеском поместье, и все, кто имели после счастие быть с ними знакомыми, уверяли, что более счастливой пары им видывать не приходилось! И даже по прошествии многих лет, когда оба уж сделались не молоды и не так пылки, когда семейство их пополнилось тремя сыновьями (старшего, разумеется, назвали Михаилом) и красавицей-дочкой, глядеть на них было одно удовольствие – так они ценили и уважали друг друга. А уж любили!… Ну, да что там…

Любовь, мир и покой сохранили их лица столь же прекрасными, сколь были они когда-то, во времена цветущей их молодости. И дети их, глядя на своих родителей, восхищались ими. И лучшего не было перед их глазами примера, как эта счастливая супружеская пара – образец семейного счастия и любви.

Здесь: ароматом высшего света (фр.).

Визави, партнер (фр.)

Антресоли – небольшие комнаты с низким потолком, как правило, на втором этаже дома. Обыкновенно использовались для детских комнат.

Карточное восклицание, означает: «стой, не мечи далее, я ставлю карту».

Грубый каламбур, игра слов: «дать туза» означало еще «тузить, ударить».

Михаил Юрьевич Лермонтов.

Спнртных напитков.

Сердце.