Когда Мэдж начала стягивать с него тенниску, он попытался остановить ее. Он весь дрожал, пытаясь сохранить самообладание. Это было слишком давно, и это никогда не было так, как сейчас.
— Ну, давай, — сказала она с мягкой улыбкой. — Я не хочу оставаться голой одна.
Но Майкл боялся, что она в ужасе отвернется, увидев его шрамы. Мэдж поняла это.
— Ты ведь видел мои швы, — ласково возразила она.
Он стащил с себя тенниску и закрыл глаза.
— Боже мой, — пробормотала она, и Майкл почувствовал, что ей хочется отвернуться. Но затем она легко вздохнула, и он, уловив в этом звуке восхищение, открыл глаза. — Какая у тебя великолепная грудь, — говорила она, поглаживая жуткий шрам, рассекавший ее пополам. — Я так и думала.
— У тебя не хуже, — заверил он ее, вместо того чтобы сказать, что если бы он не влюбился в нее раньше, то непременно сделал бы это сейчас.
Ее волосы рассыпались по подушке закатным пламенем, глаза блестели, а губы уже распухли от поцелуев. Майкл никогда в жизни еще так не хотел женщину.
Он ласкал, целовал и гладил ее, пока она не начала выгибаться и стонать под ним, а ее руки беспокойно задвигались по его телу. Он теребил ее соски и облизывал груди. Он гладил ее ноги и ощущал между ними горячее, влажное, ждущее.
А когда она задрожала, широко открыв глаза и крепко вцепившись в него, он раздвинул ей ноги и вошел в нее. Наконец-то Майкл, который так долго был один, почувствовал, что расстается с одиночеством.
Это была ошибка. Ужасная ошибка. Мэдж знала, что за дверью этой сказки ее ждет реальность. Здравый смысл. Что-то произойдет вслед за этим. И ее невольный грех, конечно, отзовется. Не надо было ей ложиться в постель с этим мужчиной. Но в то недолгое время, когда она таяла в его объятиях, ее это не заботило. Майкл подарил ей чудесный день. От начала до конца полный смеха, возбуждения, приключений. Восторга. Он вытащил ее из прошлого, по крайней мере на несколько часов, и дал возможность насладиться настоящим.
По гроб жизни она будет ему благодарна.
— Теперь, чего доброго, твой сын побьет меня, — улыбнулся Майкл, перебирая ее волосы.
— Этого так давно не было, — задумчиво сказала она.
Он продолжал играть восхитительными локонами, щекоча ей шею.
— Ты имеешь в виду пикник? — поддразнил Майкл.
— Да. За последние годы в моем общественном календаре отмечено очень мало пикников.
— В моем тоже. Когда мать Джины покинула нас, я решил, что будет проще сосредоточиться на бизнесе.
— О, разумеется, — согласилась она. — Я понимаю. Чтобы не думать о затратах на любовь.
Он хохотнул, оценив ее иронию.
— К тому же не нужно беспокоиться о том, что ты еще не сводил ее в ресторан и в кино.
Она стукнула его по груди.
— Неандерталец!
— Да я шучу!
Она чувствовала его тепло щекой и грудью, животом и бедрами. Это был прекрасный и неожиданный подарок — удивительный уют в дождливую ночь.
— Я уже позабыла, как это чудесно — делить ложе с кем-нибудь, не считая кошки.
Майкл нежно поцеловал ее в лоб.
— Я думал о том же самом. Ты только вообрази, как будет замечательно в настоящей кровати.
Она не могла позволить себе надеяться на это, боясь, что за все придется платить слишком высокую цену. А у нее не осталось жизненной прочности, чтобы оплатить такой выигрыш.
— Такого не было со времени Сэма, — промолвила она.
— Твоего мужа?
Мэдж утвердительно кивнула и потерлась щекой о его плечо. Она насыщалась им, пока было можно.
— Но даже до того, как он умер… как он ушел… ну, в общем, дом Келли был не из самых счастливых.
— Джонни мне кое-что рассказывал.
— Джонни не знает.
Мэдж заколебалась. Она закрыла глаза, понимая, что отступать больше некуда, что ее шаткий и ирреальный мир нарушен, и в этом ее вина.
— Он говорил, что перед кончиной его отец был страшно подавлен, — продолжал Майкл. — Полубезумен. Держал под подушкой револьвер и испытывал приступы ярости.
Мэдж обмерла. Откуда Джонни это знает, ведь она с ним не делилась?
— Наверное, было ужасно тяжело понимать, что ты ничем не могла ему помочь, — сочувственно произнес Майкл.
— Я думала, что смогу… что мы сможем помочь друг другу, — пробормотала она.
Руки Майкла нежно обвили ее. Эта женщина так долго оставалась холодной, и теперь с безумной жаждой она впитывала тепло.
— У него был диагноз — ПСС?
— Да. Но этот простой термин вряд ли способен вместить в себя те кошмары, которые мучили Сэма.
— Похоже на особо тяжелый случай? — снова спросил Майкл.
И тогда она сказала ему то, чего еще никому не говорила.
— Он убил себя. Направил машину на полном ходу в мостовую опору.
Мэдж совсем погрустнела.
— Хотелось бы мне знать почему, — задумчиво произнесла она. Тот выход, который нашел для себя Сэм, иногда казался ей таким заманчивым, особенно в долгие бессонные ночи. — Он был так печален, — вполголоса продолжала она. — И никогда не говорил мне почему. Никому не хотел говорить. Только сказал как-то, что если я не была в Унсане, то не смогу понять.
— Унсан — гиблое место, — согласился Майкл. — Таких мест было много. Но об этом тебе знать не надо.
Он снова коснулся опасной темы, не боясь, что оттолкнет ее этим. Теперь Мэдж была связана с ним живым теплом их сплетенных тел, мягким уютом его голоса. И это чувство защищенности в темной и молчаливой комнате пустого здания уже не могло покинуть Мэдж. Дверь в ее исстрадавшуюся душу открывалась не чем иным, как нежными словами и страстным желанием разделить все. Особенно самое скверное.
— Мне-то было не так уж плохо, — сказала она.
— Потому что была крыша над головой?
— Я была медперсоналом. Это все же не то, что сидеть в траншеях.
— Но это не было и тылом, Мэдж. Поверь мне.
Снаружи снова собиралась гроза, вдалеке глухо ворчал гром. Где-то одиноко и печально ухал филин. Здесь, в темной маленькой комнате, Мэдж, широко открыв глаза, цеплялась за Майкла, словно за спасательный круг.
— Какое у тебя самое яркое впечатление о Корее? — спросил он.
У нее сразу перехватило дыхание. Чувство защищенности исчезло.
— Самое яркое воспоминание о Корее? Боже мой, о чем ты говоришь?
— Ну, расскажи мне.
Она пожала плечами.
— Я тебе говорила. Я очень мало помню о той войне. Да и зачем?
— А хочешь, я расскажу?
Нет, с ужасом подумала Мэдж.
Но губы произнесли:
— Да.
Он чуть крепче обнял ее, продолжая лениво перебирать волосы.
— Мой взвод попал в засаду, — легко заговорил он гипнотически спокойным голосом. — Только что мы шли в полный рост, а тут попадали лицом в грязь. Пулеметы строчили, мои парни вопили, пытаясь как-то укрыться от пуль. И вдруг случилось нечто невероятное. Как будто весь мир исчез. Вместе со звуками — пулеметным огнем, криками и всем прочим. Прямо перед собой я увидел прекраснейший маленький цветок. Я совершенно отчетливо помню, как лежал там на брюхе с винтовкой на спине и пялился на этот цветок, словно это было чудо. Я был совершенно зачарован этим цветком в грязи. Затем снова нахлынула волна звуков. Все отстреливались и орали, чтобы узнать, жив ли я, а я все лежал лицом вниз. Тут я встряхнулся, отполз назад, и мы выбрались оттуда. Но я никогда не забуду этот цветок.
