— Для умного человека ты, надо признать, мыслишь весьма неадекватно. У меня был выкидыш, и есть люди, которые это подтвердят. — Она демонстративно посмотрела на настенные часы. — Тебе пора.
Все, с нее хватит. Больше она ничего не скажет. Говорить о ребенке, которого она потеряла, нет сил. Боль невыносимая — даже по прошествии стольких лет. Алисия повернулась и пошла из гостиной.
— Повтори, что ты сказала, — остановил ее голос Нормана.
Сделав вид, будто не поняла его требования, выраженного отнюдь не в вежливой форме, она отчеканила:
— Тебе пора. Насколько я знаю, ты хотел успеть на самолет. Если не поторопишься, опоздаешь.
Она приказала ему уехать, оставить ее в покое, освободить от уз прошлого и испепеляющего животного магнетизма настоящего. Но Норман в два шага преодолел разделявшее их расстояние и спросил:
— Ты видела, что творится на море? Я бы и врагу не посоветовал пускаться сейчас в плавание. Это тебе не обычный ливень, который полил пять минут и прошел. Самый настоящий шторм.
Ни завывание ветра, ни громовой стук дождя — ничего этого она не слышала с тех пор как ступила в гостиную. В ее мыслях и чувствах доминировал Норман, не оставивший в сознании места ни на что другое. И теперь он стоял настолько близко, что она видела рисунок его кожи, видела, как подрагивают длинные ресницы, прикрывая блеск глаз.
Он не уезжает! От бурной радости и непонятных тревожных предчувствий перехватило дыхание, сильнее забилось сердце. Жаль, что у нее не хватило ума вовремя выглянуть в окно. Обрати она внимание на погоду, сразу бы поняла, что в море выходить сейчас крайне опасно. И не оделась бы так!
Как бы теперь самой не пострадать от собственного коварства!
— Надо же, какая досада. Глубоко тебе сочувствую, — отозвалась Алисия, стараясь не выдать голосом обуявшей ее паники. — Однако деваться некуда. Поскучай пока. Я, к сожалению, компанию тебе составить не могу. — Она повернулась на пятках, собираясь уйти. Юбка сарафана кокетливо взметнулась и с обольстительной мягкостью вновь опустилась на бедра.
— Не шути со мной, Алисия! — Голос был тихий, тягучий, но рука, которая легла на ее плечо, длинные пальцы, цепко вонзившиеся в обнаженную кожу, шансов на спасение не оставляли. — Ты ведешь опасную игру, рискуя оказаться в положении, которое вряд ли сумеешь контролировать.
Он развернул ее к себе липом. Их тела почти соприкасались, излучая возбуждающие импульсы, от которых даже воздух, казалось, потрескивал. Норман скользнул взглядом по ее приоткрытым губам, по длинной стройной шее, по округлым очертаниям грудей с предательски выпирающими сосками и спросил глухо:
— Или ты как раз этого хочешь? Этого добиваешься, да? — Он кончиками пальцев водил по шелковистой коже и вот уже обеими руками гладит, ласкает ее плечи, спуская узенькие бретельки.
Алисия почувствовала, как по телу разливается жар, поднявшийся из глубин естества, ощутила в каждой клеточке дрожь и трепет и прерывисто вздохнула, уловив страстный блеск его глаз.
Она знала, что Норман собирается поцеловать ее. И знала, что не в силах вырваться из тисков плотского желания, сковавшего обоих невидимой цепью.
Но Норман осторожно отстранился от нее. Она смотрела ему в глаза, видела, что он борется с собой, затем поняла, что он победил, и прижала ко рту костяшки пальцев, чтобы заглушить страдальческий крик обиды. Норман сильнее ее. Он способен разорвать невидимую цепь и освободиться от оков страсти.
Алисия покинула бы гостиную, но сил хватало лишь на то, чтобы просто держаться на ногах. Она медленно опустилась на краешек дивана, наблюдая из-под длинных темных ресниц, как Норман взял бокал и залпом проглотил его содержимое.
Заметив, что он направляется к ней, Алисия поежилась, как всегда, мгновенно отреагировав на его приближение: в таких случаях тело ей было неподвластно. Но Норман просто включил лампу на столе подле нее, а сам отошел в тень.
Жаль, что я не обладаю его силой воли, сокрушалась Алисия. Встреча с ним по прошествии семи лет доказала, что она далеко не столь сильная женщина, каковой считала себя. Ей противна зависимость от него, она не желает испытывать к нему влечения. Животная страсть, толкающая их в объятия друг к другу, ей ненавистна, потому что эта страсть не освящена любовью.
А она жаждет его любви и доверия. Мечтает всю жизнь прожить рядом с ним.
Это открытие потрясло Алисию. Если бы на нее обрушилась скала, она, пожалуй, была бы менее ошарашена. Оказывается, все эти годы она обманывала себя.
Должно быть, ошеломление отразилось на ее лице, потому что Норман произнес мягко:
— Я не собираюсь швырять в тебя что ни попадя или осыпать бранью. Я последовал сюда за тобой не для того, чтобы искать правых и виноватых. Мне просто нужно знать правду.
Он до боли в скулах стиснул зубы, противясь непреодолимому искушению прижать ее к себе, заверить, что не кусается. А если и покусывает, то очень нежно, и только в самых чувствительных местах.
Норман решительно отмел эту мысль. Вообразить, как он целует ее желанное тело, — непростительная ошибка. Он и так едва сдерживается, снедаемый вожделением с тех самых пор, как Алисия вошла в гостиную — сексуальная, дерзкая, самоуверенная.
Обольстительная ведьма. Наверняка нацепила свою игривую тряпочку прямо на голое тело. Распущенные волосы падают на спину, пухлые алые губы так и напрашиваются на поцелуй.
В ней все соблазнительно — каждая частичка, каждый жест, каждый вдох. Воплощение соблазна из плоти и крови. От которого он должен отказаться, зная, что она такое. Не говоря уже про аборт, который она, судя по всему, намерена отрицать, есть еще одна причина, не допускающая примирения: ее сомнительная связь с Леоном.
Норман сложил губы в угрюмую складку. Эти отношения таят слишком много безответных вопросов. Вряд ли он сумеет спокойно выслушать подробности — его просто стошнит. Значит, и спрашивать нечего.
— Мне из достоверного источника известно, — начал Норман, жестко контролируя интонацию, чтобы в ней, не дай Бог, не прозвучало и намека на враждебность, что может спугнуть Алисию, и тогда уж он определенно не добьется от нее правдивого объяснения, — что ты сделала аборт. Да, я знаю, теперь бытует мнение, что женщина вольна распоряжаться собой, как ей вздумается. Но ведь это был и мой ребенок. По-моему, у меня есть право знать, что с ним случилось. И главное, почему это случилось.
Алисия опять ощутила, как мучительно сдавило сердце. Даже не верится, что любовь настолько живуча. Семена, брошенные в душу десять лет назад, дали всходы, которые расцвели ненадолго и завяли, но не погибли, как она обманом убедила себя. Лишь пустили корни.
