В зарослях вишни и калины пряталась деревянная резная беседка – туда и направилась задумчивым шагом Ждана, дыша грустной осенней прохладой. Сочные грозди пылали алым огнём, рука так и тянулась сорвать их, да горька ягода калина – без мёда не съешь. Присев в беседке и сложив руки на коленях, на золотом парчовом узоре, Ждана устремила взгляд на вечерний небосклон над кронами садовых деревьев. Сердце её рвалось в Белые горы…
Долго сидела новая княгиня Воронецкая, листая страницы своего прошлого, написанные кровью сердца. Солнце уже спряталось, и последние отблески заката догорали над верхушками деревьев, когда кусты калины зашуршали и раздвинулись, и обмершей от ужаса женщине явилось страшное лицо с жёлтыми глазами – наполовину человеческое, наполовину звериное, заросшее. Борода захватывала большую часть щёк, подбираясь к скулам, а густые брови сливались с ней, разрастаясь к вискам. Оскалив в хищной улыбке клыки, эта волосатая харя сказала:
– А вот и наша пташечка… Попалась!
***
В пору, когда в тёмной косе Жданы ещё не было серебра, и она свободно падала ей на грудь, перевитая шёлковой лентой, к ней сваталось много женихов. Дочь свирославецкого посадника Ярмолы Кречета слыла первой красавицей в городе, но ни одному из молодцев Светлореченского княжества не суждено было назвать её своей женой. Бытовал в княжестве обычай – самых красивых девушек предлагать в качестве невест жительницам Белых гор. Лаладу, покровительницу этих земель, чтили как главную богиню, её дочерей любили и уважали все от мала до велика, а потому любая девушка считала счастливейшей долей стать супругой женщины-кошки. Раз в три года в Жаргороде, Любине и столице княжества Лебедыневе устраивались смотры невест, на которые прибывали из Белых гор дочери Лалады, достигшие тридцатипятилетнего возраста, и искали среди собранных красавиц свою избранницу. Происхождение девушки значения не имело, ценилась только красота и здоровье, но главным условием было девство. Примерно в это же время в остальных городах и сёлах проводилось гуляние, приуроченное к Лаладиному дню; считалось, что в этот день богиня полностью входила в свою силу после зимы. В отличие от смотрин, гуляния на Лаладин день проходили ежегодно, каждую весну, и продолжались семь дней. Молодёжь плясала и веселилась, девушки с парнями присматривались друг к другу, а порой на праздник заглядывали и женщины-кошки. Поиск избранниц мог затянуться на многие годы, и порой они посещали соседнее княжество снова и снова – благо, трёхсотлетняя жизнь это позволяла. Если женщина-кошка не находила свою невесту на смотринах, это не мешало ей продолжать поиски самой, руководствуясь знаками, приходящими к ней в снах. От тщательности выбора супруги зависела сила и полноценность будущего потомства, а поэтому поиск суженой не ограничивался какими-либо временными рамками. Каждая женщина-кошка обязана была произвести на свет не менее двух детей: дочь Лалады, вкусившую молока родительницы-кошки, и так называемую белогорскую деву, вскормленную молоком её жены. Искать свою половину можно было и у себя – среди белогорских дев, но свежая кровь из соседнего княжества ценилась выше: она давала разнообразие.
В детстве, бывало, мать расчёсывала волосы Ждане и приговаривала с гордостью:
«Какая же ты у меня красавица! Вот вырастешь – поедешь на смотрины…»
Так Ждана и привыкла к мысли, что ей суждено отправиться в Белые горы. Глядясь в миску с водой, она придирчиво всматривалась в свои черты. Её занимал вопрос: достаточно ли она красива, чтобы пройти отбор и удостоиться чести предстать перед светлоглазыми жительницами гор, а потом, быть может, и получить заветное кольцо? В воде отражалось округлое личико с изящным подбородком, прямым носиком с точёными ноздрями, маленьким невинным ртом, а глаза… Бездонно-тёмные, под пушистыми опахалами ресниц, они таили в себе и грусть, и лукавые искорки, и завораживающую томность. «Красивая», – успокаивала вода в миске. «Красавица!» – вторила ей мать. Как тут не поверить?
И вот, долгожданная пора настала: пришёл месяц цветень [21], и глашатаи на улицах закричали:
«Красны девицы, что по горенкам прячетесь? Пришло время вам свою судьбу найти, что под светлым крылом Лалады вас поджидает!»
Для начала надлежало явиться на отбор в своём родном городе. Что могло быть проще? Отбором руководил отец Жданы, и покои Владычного дворца наполнились сотнями прекрасных девушек, одетых по такому случаю в самые лучшие наряды. В глазах рябило от пестроты и разноцветья платьев; нарумяненные богатые красавицы высокомерно поглядывали на скромных дочерей бедных семейств. Под расписным великолепием сводов дворца колыхался, перешёптывался и взволнованно дышал цветник девичьей красы: участниц отбора заставляли умыться из большой позолоченной чаши, дабы стало ясно, что всё, чем любовался глаз, было неподдельным. Под омовениями исчезали румяна и белила, подкрашенные собольи брови бледнели, и оставалось только то, чем девушек наделила природа.
Гораздо больше пугала проверка девственности. В специально отведённой комнате девушек осматривали повитухи. Выходили оттуда участницы краснее макового цвета, хоть стыдиться им было и нечего: все пришедшие попытать своего счастья красавицы невинность свою сберегли.
Ждана явилась на отбор чисто умытой, в роскошном свадебном убранстве – рогатом венце с жемчугами и фатой, парчовом платье с накидкой, обмотанная ожерельем и отягощённая обручьями [22]и серьгами. Самые богатые соискательницы чести стать супругами дочерей Лалады с досадой хмурились и кусали губы, когда она павой проплыла по ковровой дорожке мимо них, со скромно опущенным взором и целомудренно сложенным ртом. В её покорно сложенные горстью руки полилась из кувшина вода, и девушка, склонившись над чашей, символически омыла своё и без того чистое лицо. Не поблёкла её красота, а на белом полотенце не осталось ни пятнышка краски.
Из полутора тысяч девушек на выданье, явившихся на отбор, поездки на смотрины удостоились триста. И Ждана тоже – кто бы сомневался! И потянулись по дорогам к Жаргороду, Любину и Лебедыневу длинные вереницы повозок, а в этих городах уже вовсю готовились к приёму огромного количества приезжих. Возводились временные гостевые дома – огромные, длинные деревянные сооружения на двести человек, с каморками для каждой девушки и её сопровождающих. Размещались они за городской чертой, прямо в поле, но снабжались всеми удобствами – кухней, уборными, банями, конюшнями. Одним словом, это были целые гостевые поселения, которые после окончания смотра невест разбирались, дабы ни у кого не возникло соблазна занять дармовое жильё, почти всё время пустующее и используемое только раз в три года.
