понимала, что никогда больше не смогу посмотреть родителям в глаза. Слышала, как взревел байк, как Данил тенью унёсся прямо навстречу тяжёлым грозовым тучам.
Если бы я не устроила дурацкую вечеринку, а, как и просили родители, посидела бы в тот день с младшим братом, ничего этого бы сейчас не было. Слёз в глазах матери не было бы, воя скорой не было бы и грязи на светлом ковре в гостиной не было бы.
Обрызганное вином платье на мне вымокло насквозь, волосы прилипли к лицу и плечам, а я всё так и стояла, смотря на опустевшую дорогу. Если бы не я, сегодня был бы, действительно, праздник. Сегодня бы мы дарили моему младшему брату подарки.
Взяв новый лист, я вывела первые строки.
«Мама, прости меня. В первую очередь, я должна попросить прощения у тебя. Потому что ты дала мне жизнь, ты же дала её Владу. Ты доверила мне его, а я мало того, что из-за глупой прихоти не уберегла его, так ещё и не нашла в себе смелость во всём признаться.
Папа, прости. По моей вине ты потерял не одного сына, а двух.
Я была уверена, что Влад спит. А когда нашла его, не знала, что делать и позвонила Дане. Я умоляла его сказать, что это он устроил вечеринку. Он не хотел. Но, в конце концов, сдался»
На лист снова упала капля, но я просто стёрла её.
Каждое слово давалось труднее предыдущего. Я перенеслась в прошлое, позволила случившемуся шесть лет назад на минуты стать настоящим… Я снова стояла у края бассейна и видела лежащего на дне брата. Тогда я не раздумывая бросилась в воду, но было уже поздно. Совсем поздно. Он не дышал, а я трясла его, как куклу, умоляя очнуться. Губы его были синими, тело холодным. Я кричала, захлёбывалась слезами… А потом позвонила Дане и в истерике попросила приехать. И он приехал. Медики, скорая, констатация смерти…
И мои слова:
– Я что хочешь сделаю! – плакала, когда мы сидели в больничном коридоре. – Что хочешь. Я твоей собственностью буду, только не говори, что это я. Что я устроила вечеринку. Пожалуйста, Даня…
– А что я должен сказать?
– Скажи… скажи, что это твои гости были. Пожалуйста.
Хватала его за руки, заглядывала в глаза. Тогда он достал телефон и, не отводя взгляда, набрал отцу. Его ноздри раздулись, когда он сделал глубокий вдох перед тем, как наши жизни разбились одной фразой «Влад утонул».
«Одна ложь тянет за собой другую. Все эти годы я хотела рассказать, но так и не смогла. Когда Данил уехал, подумала, что так лучше. Но лучше не стало. Вся моя жизнь превратилась во враньё. Она и сейчас – сплошное враньё.
Я люблю вас. Вы – самые прекрасные родители, которых только можно пожелать. Смерть ребёнка простить невозможно, и я не прошу вас об этом. Простите меня за лицемерие, за ложь»
На бумагу упало ещё несколько капель. Глаза застилали слёзы. Что написать ещё, я не знала. Казалось, что столько всего надо сказать, а на деле самым важным стали четыре слова, которые я написала в конце:
«Простите. Я люблю вас».
Сложив лист, я убрала его в конверт. Поднесла к губам, поцеловала и написала в самом уголке «Агния» и оставила на пустом столе.
Оставаться в этом доме дальше я не могла. Не имела права. Собранная сумка с вещами уже стояла у двери.
– Как папа? – набрав матери, спросила я.
Даже этот вопрос был пропитан неловкостью.
Ещё несколько часов назад мы могли говорить, смотреть друг на друга, а теперь нет.
– Пока ничего неизвестно, – я слышала, что мама плачет. Не как я навзрыд, а тихо, скорбно и красиво. Она, в отличие от меня, всегда плакала красиво. Даже когда маленький гроб с её четырёхлетним ребёнком опускали в свежевырытую яму.
Она стояла одетая в чёрное с головы до ног. Её лицо было бледным, руки скрывали чёрные ажурные перчатки, а в пальцах она сжимала бледно-голубой платок. Из выцветших за три дня глаз катились немые слёзы, и она промакивала их им. Снова и снова. И это было скорбно и красиво одновременно.
– Понятно, – прошептала я, хлюпнув носом. – Мам… Мам… Я тебя…
– Агния, – она не дала мне договорить. – Пожалуйста, – дрожащим голосом. – Пожалуйста, не сейчас.
– Х-хорошо, – слизнула слезинку с губы. Кивнула, словно она могла это увидеть, и, перекинув через плечо ремень сумки, вышла из комнаты.
Глава 16
Данил
– Сюда, – молоденькая медсестра остановилась возле двери палаты.
Поблагодарив её, я без стука вошёл внутрь. Отец сидел за столом и просматривал документы.
Да чёрт возьми! Три дня назад его привезли сюда с инфарктом на орущей благим матом скорой, а он всё туда же.
– Неужели нельзя забыть об этом хотя бы на неделю? – взглядом показал на бумаги, когда отец поднял голову.
Выглядел он неплохо. Немного осунулся, но в остальном и не скажешь, что у него есть какие-то проблемы. Со здоровьем, так точно.
– Нельзя.
Я пренебрежительно хмыкнул. В этом был он весь. Как бы я себя ни уверял, что мне дела нет до отца, это было самообманом. Не было бы дела, меня бы не задевала ни его любовь к Агнии, ни то, что он фактически вычеркнул меня из жизни. Сколько бы меня ни мотало по свету, я всегда понимал это. И ненавидел отца ещё сильнее. Но, когда он, морщась, упал на пол в гостиной, всё стало неважным. Его отношение ко мне, моя ненависть и пропасть, пролёгшая между нами. Он дал мне очень много, пусть ещё больше не дал.
В ушах до сих пор стоял крик Агнии. Я слышал её «папа», видел обрамлённое побелевшее лицо и застывший в глазах ужас. Мгновение, когда она, упав на колени, лихорадочно дотронулась до него, вывернуло сознание. В тот вечер, мчась на дьявольской скорости по пригородной трассе, я чётко осознал, что взрослее делает нас не время. Совсем
