— Вот что бывает, когда взрослые дети покидают дом, в котором выросли, и землю своих предков, — тихо произнесла Флоренс в завершение своего рассказа и тяжело вздохнула.
Джон понял, что в этот момент она думала о своих братьях. Ему захотелось обнять ее, утешить, потому что больше всего она сейчас напоминала ему обиженного ребенка. Хорошо, что он этого не сделал, потому что через секунду она обратила к нему свое прекрасное лицо. Такой одухотворенности ему еще не приходилось видеть на лицах знакомых девушек.
— Но я не допущу, чтобы подобное случилось с моим домом и моей землей! — твердо произнесла Флоренс.
Вряд ли она говорила это именно ему, решил Джон. Скорее это напоминало клятву, которую она произносила на этом месте не в первый раз.
— А куда ты бегала купаться в детстве? — спросил Джон, чтобы немного отвлечь ее от серьезных мыслей.
— Здесь недалеко река. Видишь ту небольшую дубраву? Прямо за ней протекает Трент. Там есть скальные выходы на берегу. С этих скал я училась нырять, преодолевая страх высоты.
Когда они проезжали мимо высоких могучих дубов, Флоренс преобразилась. Порозовев, она сказала со смехом:
— Видишь вон тот дуб? Самый высокий! Туда я забиралась не хуже мальчишек. Одно время у меня там был небольшой шалаш, куда я пряталась. Кстати, именно в нем я впервые поцеловалась с мальчиком. Правда, он был значительно старше меня.
— А звали этого старшего мальчика случайно не Эрик? — догадался Джон.
Флоренс кивнула.
— Это было так давно, — словно оправдываясь, сказала она. — Я была еще очень глупая.
Джон вдруг испытал острое сожаление, что его не было тогда рядом с ней. У него был свой дуб в усадьбе «Мередит», среди ветвей которого он скрывался, чтобы помечтать. Да и купался он в водах той же реки, что и Флоренс. Можно сказать, что воды, омывавшие его, потом неслись к этой девочке, ведь оба они в летние каникулы спасались от жары в водах Трента. Джон попытался представить, какой Флоренс была в детстве, и это не составило ему никакого труда. Он так отчетливо увидел длинноного подростка с едва наметившейся грудью, с гривой растрепавшихся светлых волос, спадавших на лоб, из-под которых сверкали, словно два драгоценных камня, большие зеленые глаза, что затаил дыхание, боясь спугнуть образ, явившийся из прошлого. Наверное, у нее вечно были расцарапанные коленки, подумал он и улыбнулся.
Флоренс решила, что Джон смеется над ней.
— Можно подумать, что ты в детстве не целовался с девочками! — сказала она.
— Я? Не помню… — рассеянно ответил Джон. В его памяти всплыли строчки любимого им в юности Шелли. — «Я слаб душевно и телесно, с собой и с миром не в ладу, блаженство сердцу неизвестно — у мудрецов оно в ходу — и в будущем его не жду», — вполголоса прочитал он.
Флоренс с удивлением смотрела на Джона. Он вдруг показался ей непохожим на себя.
— А дальше помнишь?
— «Пустое — власть, любовь и слава, иные их гребут как мзду и в жизни видят лишь забаву, а я все пью да пью отчаянья отраву». — Джон замолчал.
— Прочитай дальше, — попросила Флоренс, сдерживая непонятное волнение.
— «Природы ласковой соседство меня покоем обдает, упасть бы навзничь, вспомнив детство, и выплакать бы груз тягот, конец которым не придет, пока меня не тронет тленье…»
Сердце Флоренс сжалось, словно поэт поведал о ее судьбе.
— Шелли? — спросила она тихо после короткого молчания.
Джон кивнул и с интересом посмотрел на нее. Глаза Флоренс были влажными.
— Прости, если я тебя расстроил, — сказал он в своей обычной насмешливой манере. — Почему-то именно здесь вспомнились эти стихи. Не пора ли нам двинуть в сторону Дерби? Не знаю, как ты, а я проголодался.
— Я бы тоже не отказалась от парочки сандвичей с тунцом и чашки чая, — ответила Флоренс, повеселев.
— Думаю, после такой прогулки мы можем позволить себе более основательный ужин, — решительно заявил Джон.
После осмотра знаменитого ипподрома и дома, где родился и прожил большую часть своей жизни художник восемнадцатого века Джозеф Райт, о котором Флоренс рассказывала с такой гордостью, словно он был ее родственником, Джон повез ее в самый лучший ресторан города. Сюда они как-то заезжали с Джорджем. Здесь готовили хорошо. Флоренс пыталась протестовать, уверяя, что им такой ресторан не по карману, но Джону довольно быстро удалось доказать ей, что, если они не будут особенно шиковать, еда в ресторане обойдется им не дороже, чем в кафе. И что в таком платье, как на ней, просто неудобно идти в какую-то дешевую закусочную.
Флоренс польстило, что Джон сумел по достоинству оценить ее элегантный наряд. Войдя в холл ресторана, она увидела себя рядом с Джоном в больших зеркалах. Обалденная пара! — подумала Флоренс, вспомнив выражение своей университетской подруги.
Ресторан ей понравился, здесь не было ни назойливой позолоты, как в некоторых ресторанах, ни шума и табачного дыма, как в тех кафе, в которые она иногда заходила, бывая наездами в городе. Столик на двоих им отвели в самом дальнем углу зала, куда едва доносилась тихая музыка, звучавшая с эстрады.
Официант в смокинге и перчатках подал ей меню, и Флоренс выбрала самое недорогое блюдо — шницель по-венски. Каково же было ее удивление, когда на огромной тарелке ей подали шницель, края которого свисали с двух сторон. Джон согласился с ее выбором, присоединив к нему бутылку красного вина, кофе и десерт.
Утолив разыгравшийся аппетит, Флоренс рассказала несколько забавных эпизодов из своей студенческой жизни, когда приходилось проявлять чудеса изобретательности в кулинарии, чтобы приготовить себе ужин, поскольку денег на еду всегда не хватало.
— На что же ты их тратила? — поинтересовался Джон, никогда не бывавший в подобной ситуации.
— О, в Лондоне столько соблазнов! — мечтательно закатила глаза Флоренс. — На одной только Риджент-стрит можно разориться. А театры, выставки, музеи? Конечно, мы старались посещать музеи в те дни, когда вход был бесплатный. Но на выставки без билетов было попасть невозможно. В театры, правда, ходили редко, но уж обязательно на гвоздь сезона!
Флоренс раскраснелась от выпитого вина, глаза ее сияли. Она была так хороша, что Джону стало страшно. После проведенных вместе нескольких часов он смотрел на нее по-другому. Она уже не казалась ему просто очередной красивой и даже не совсем обычной по характеру девушкой, встретившейся на его пути. Мысль о том, что они росли почти рядом, что столько общего, как выяснилось, было в их детстве, сделала ее в глазах Джона чем-то неотъемлемым от него, частью его жизни. Какой жизни? — спросил себя Джон. Разве в той жизни, которую он вел в Лондоне совсем еще недавно, Флоренс нашла бы себе место? Он подавил невольный вздох, вновь оказавшись на распутье. Единственное, что сейчас он знал наверняка, это острая потребность находиться с ней рядом.
