— Да я тоже так думаю, — согласилась она, ставя свою чашку в мойку. Она хотела позвонить из кухни, но ничего, это можно сделать из кабинета. Выходя, Трейси оглянулась.
— Пожалуйста, будь так добр, передай от меня привет Рейчел.
— Уезжаешь? — Вопрос прозвучал все так же безразлично, он словно не понимал, какой болью отзываются в ней эти слова.
— Да. Скажи Рейчел, что я позвоню ей из Сан-Франциско. — Борясь с волнением, она прошла в кабинет и села за стол.
Она не станет думать об этом, не позволит вывести себя из равновесия. Сняв трубку, она набрала номер в Сан-Франциско. Трейси была уверена, что отец дома, как обычно по воскресеньям.
— Папа? Хорошо, что застала тебя. Я прилетаю в Сан-Франциско сегодня вечером, в восемь двадцать. Можешь меня встретить?
— Конечно! Я так рад, что ты возвращаешься домой, Трейси.
— Я тоже. — Она старалась разговаривать заинтересованно и даже сделала несколько разумных замечаний. Но мысли ее были далеко, и она испытала облегчение, когда смогла вставить:
— Увидимся вечером, папа. — И положила трубку.
Она уставилась в пространство, не замечая уюта этой старой комнаты с книжными шкафами и каменным камином. Ей было трудно покинуть Монтану и людей, которых она тут встретила. Здесь она вступила в совершенно новый для нее мир, и он навсегда останется с ней, независимо от того, за сколько миль отсюда она улетит.
— Трейси!
Она вскочила и оглянулась. Прислонившись к косяку, в дверях стоял Слейд, и она не знала, как давно он наблюдает за ней.
— Да?
— Ты хочешь, чтобы я подкинул тебя в Хелину?
— Нет, спасибо. За мной прилетит Макфи.
— Ладно. Я так и думал, что ты уже позвонила ему.
Им нечего было сказать друг другу. Они ни разу до этого не говорили спокойно, и сейчас у них не получится светский разговор. Но это не могло разрушить эмоциональной связи между ними, из-за которой им было трудно дышать.
Трейси обошла стол и осторожно направилась к двери. Слейд не пошевелился, однако не сводил с нее взгляда. Она была так красива — снова одетая в дорогие вещи, с идеальной прической и макияжем. Точно такая же она вышла из вертолета Макфи, только в тот день она была в голубом, а сегодня на ней серо-зеленый ансамбль, который перекликается с неповторимым цветом ее глаз. Он понял, что задыхается.
— Я…, может быть… — начал Слейд. Ее шаги замерли.
— Может быть, что?
Он хотел сказать ей многое, но это был глупый порыв. Он откашлялся и произнес:
— Ничего. Я отнесу твои вещи вниз. — Повернулся и исчез за дверью.
Трейси пошла за ним следом, отставая на несколько ступенек. Что же все-таки произошло между ними? Этот вопрос бился в ее мозгу, приводя ее в замешательство, разрушая с таким трудом обретенное спокойствие.
Наконец она догнала его.
— Поставь на парадное крыльцо, — сказала она натянуто. Взглянула на него, и у нее перехватило дыхание: облако боли заволокло его глаза.
— Не смотри на меня так, — прошептала она.
— Как?
— Будто… — Она осеклась и отвернулась. Почувствовав его пальцы на своей руке, поморщилась — такую муку доставило его прикосновение.
— Как я смотрел на тебя? — глухо спросил Слейд. Не надо было прикасаться к ней. Она уезжает. Ведь он хотел этого с самого начала и должен испытывать облегчение. Но ее тепло, которое он ощущал под шелком легкой блузки, ее волшебный запах, дрожь тела, которую — он знал — вызвало его прикосновение, — все это пьянило его. Его рука скользнула по ее руке до плеча, затем по волосам и опустилась за затылок. — Что ты увидела? — прошептал он хрипло.
Она закрыла глаза и повернулась к нему, почувствовав, как теплая волна прошла по спине от прикосновения его шершавой руки.
— Зачем ты делаешь это? Я знаю, ты рад, что я уезжаю.
— Может быть, и не очень рад. Ее глаза широко раскрылись, и, когда она заговорила, в голосе прозвучало страдание.
— Слейд…
— Я тебя ни в чем не виню, все это не из-за тебя, — произнес он сдавленным голосом. — Можешь ты мне поверить?
— Просишь прощения?
Они неотрывно смотрели друг на друга, и во взгляде каждого отражались обуревавшие их чувства.
— Ты этого хочешь? Извинений? Хорошо, ты их получишь. Мне очень жаль, Трейси, и я никогда тебя не забуду. — Его рука гладила волосы и чувствительную кожу у нее на затылке. — Никогда, даже если доживу до ста лет.
Выражение ее лица смягчилось. Она хотела быть такой же твердой, как он, но не могла.
— И я тоже не забуду. — Она протянула руку и нежно погладила его щеку. — Но я не понимаю тебя, — грустно призналась она.
— Знаю. Так надо. — Несколько минут он вглядывался в ее лицо, потом, придерживая ее голову, медленно притянул к себе.
— Позволь поцеловать тебя на прощанье, — прошептал он.
Пораженная, Трейси попыталась вырваться.
— Нет!
Он обнял ее.
— Я должен, — тихо пробормотал он. — Обними меня!
Ее глаза наполнились слезами.
— Слейд, не делай этого. Не мучь меня!
— Любимая моя, если б только ты знала… — Он жадно поцеловал ее в губы. Это не был прощальный поцелуй, в этом поцелуе была страсть, томление. Трейси обняла его за шею, ее мягкая грудь прижалась к его стальной груди, и она ощутила, как он мгновенно возбудился. Он жег ее даже сквозь одежду!
Они не прощались, они говорили: «Я хочу тебя» — самым понятным способом. «Ты мой», «Ты моя» — доказывали жаркие поцелуи и жадные языки, об этом же говорили и руки Слейда, сжимавшие ее бедра.
Трейси чувствовала отчаяние и удивление одновременно, она опять теряла контроль над собой. Как она может так сильно желать мужчину, если не любит его? Любовь… Неужели она любит этого бессердечного человека?
Стон застрял у нее в горле, но она не могла оторваться от его губ. Эти влажные и требовательные поцелуи, этот язык, вторгшийся в ее рот, будили в ней страсть. Она прижалась к его волнующему телу, обещая ему все, о чем он просил, и даже больше.
Задыхаясь, они пристально смотрели друг другу в глаза. В его взгляде горело желание, и было ясно, что он хочет гораздо большего, чем поцелуй.
Но и она желала того же. Разве имело значение, что она была одета и готова к полету? Разве имело значение, что от ее макияжа уже ничего не осталось, а прическа была испорчена? Когда он подхватил ее на руки, словно пушинку, и торопливо, большими шагами направился к своей спальне, уже ничто не имело значения.
Оба они срывали одежду, как в лихорадке, путаясь в пуговицах. Слейд разделся первым. Он был так великолепен, что руки ее замерли.
— Позволь мне, — сказал он и спустил ее атласные кремовые трусики.
