— …они, — выдохнула я в грудь Себа, не надеясь, что он услышит, — это были они….
Я не думала, что он поймет, о ком именно я говорю в эту секунду, почувствовав, лишь как под моими ладонями стройное тело Себа напряженно застыло и он смачно сматерился так резко и громко, что своими матами подавился на секунду даже орущий шеф, растерянно замолчав.
— Лапушка в шоке! Вы не видите?! Ее всю трясет! Те уроды пытались ее изнасиловать в первый рабочий день! — рявкнул Себ шефу, отчего я напряженно застыла, надеясь, что тот поймет мое угнетенное состояние ну хоть на капельку и, возможно, не уволит сегодня…
Но шеф был не тем человеком, который знал что-либо о жалости, когда снова разразился ором на весь клуб, в очередной раз шарахнув руками по стойке, и кидая в нас одну из еще уцелевших рюмок:
— Да лучше бы они отымели ее в тот первый день и избавили нас от проблем!! БУТЫЛКА!!! Бутылка, говорю тебе!!!! Ей придется пахать на меня день и ночь как минимум пол года, не получая ни копейки, чтобы рассчитаться!!! Пусть продает свое барахло, дом, машину — мне насрать, но чтобы завтра же эти деньги были у меня на столе, или…
— Или что?…
Тишина, которая воцарилась в единую секунду от простых двух слов, была удушающей своей тяжестью и искрящаяся от напряжения так, что мне казалось, будто перед моими глазами посыпались блестки от звука знакомого голоса, который впервые не пытался лукавить, усмехаться или язвить.
Лишь спустя пару секунд икающего от ужаса времени и двух десятков истеричных ударов сердца, я ощутила его аромат терпким сигаретным дымом, который опустился словно адский пепел на наши седеющие от напряжения головы.
Почти повиснув на Себе и боясь оторвать от него своих холодных влажных ладоней, я осторожно выпрямилась, пытаясь отыскать глазами того, кто сумел ввергнуть в тишину это место, наполненое адской яростью и горящей ненавистью.
Долго искать не пришлось.
Бродяга стоял у края стойки, вальяжно привалившись бедром, облаченный сегодня в странные мешковатые спортивные штаны и пару тонких трикотажных кофт, которые были насквозь мокрыми от пота.
Будь ситуация немного другой, я бы не смогла удержать улыбки, глядя на тонкую шапочку, целью которой было не спасти его уши от стужи, а скорее лишь для того, чтобы белокурые пряди не мешались. Этакий мужской вариант ободка для растрепанных волос, чтобы они не смогли спрятать его пронзительного, колкого и такого тяжелого взгляда, что становилось жутко.
В оглушающей тишине, не торопясь, медленно и с чувством собственной силы, он взял с барной стойки пачку сигарет, извлекая из нее всего одну, которую поднес к чувственным губам, зажав ее и поджигая кончик уверенным движением пальцев, от которых я не могла оторвать дрожащего взгляда.
Господи, он просто курил, но в том, как его длинные сильные пальцы держали сигарету, как подносили ее к губам, как эти колкие, ранящие глаза чуть прищуривались от белых завитушек дыма — было столько скрытой силы и эротизма, что сердце икнуло и провалилось куда-то в живот.
Бродяга сделал ровно три затяжки, лениво и хмуро рассматривая нас своими кусающими голубыми глазами, когда никто не посмел сдвинуться со своего места или лишний раз вздохнуть, не говоря уже о том, чтобы попытаться что-то сказать.
Даже наш громогласный шеф молчал явно сконфуженно и неловко, глядя на Бродягу и словно в какую-то секунду позабыв даже про стоимость разбитой бутылки, пока я с грустью думала, что, возможно, это был последний раз, когда я вижу этого голубоглазого странного мужчину, чья бешеная энергетика завораживала меня, заставляя теряться в себе.
— Слишком громко, — слова вышли вместе с очередными клубами белесого ароматного дыма из губ Бродяги, пока он продолжал разглядывать нас, сквозь кончики пушистых ресниц чуть щурясь от дыма.
Первым очнулся шеф, который снова принялся что-то вещать про разбитую бутылку, на которую я в жизни не заработаю столько денег, правда в этот раз делая это в разы тише, и переходя на разъяренное шипение, принявшись махать руками, но отчего-то не решаясь долбить по барной стойке снова…видимо лишь по той простой причине, что на нее опирался Бродяга, слушая вопли своего непосредственного босса с явной скукой и недовольством.
За все это время, что босс извергал из себя десятки цветастых словечек в мой адрес и даже адрес Себа, каждое свое предложение заканчивая стоимостью разбитой бутылки, Бродяга слушал, не дрогнув ни единым мускулом, продолжая лениво курить, разъедая мужчину своими глазами так, что мне становилось не по себе.
Не знаю, сколько именно это длилось, должно быть, не более нескольких минут, пока я приходила в себя, понимания, что Бродяге просто нечего делать, а еще замечая, как в клуб вошел Зак, облаченный как всегда в тонкую кожаную куртку, незаметно кивнув Большому Стэну на дверь, куда охранник тут же нырнул, понятливо хмыкнув.
Очевидно, что мужчины здесь понимали друг друга даже без слов. Достаточно было каких-то жестов, даже простого взмаха ресниц, чтобы все встало на свои места, вот только я снова вздрогнула, на секунду прикрывая ресницы, когда босс опять перешел на крик:
— Пошла вон! Немедленно!! Если увижу тебя на пороге, то…
— Даже пальцем ее не тронешь, — голос Бродяги был приглушенным и почти мурлыкающим, вот только в глазах была сталь, способная резать и рвать на части одним лишь взглядом, когда мужчина лениво и подчеркнуто медленно потушил свою сигарету прямо о барную стойку, за что обычный посетитель схлопотал бы уже и был вынесен из клуба в бессознательном состоянии со сломанной челюстью.
— Это была моя бутылка.
Себ издал надо мной какой-то звук — не то смешок, не то что-то среднее, между хрюком и икотой, обнимая меня крепче и начиная улыбаться довольно и немного лукаво, глядя на Бродягу с таким обожанием, что, увидь это Люк, приревновал бы — к гадалке не ходи!
Растерянно заморгав, я переводила свой ошарашенный взгляд с Бродяги, который так и не смотрел на нас, на босса, который выглядел не менее обалбешенным и даже смущенным, топчась на месте, закрывая и открывая рот.
— …так разве ты не ром пьешь? — прохрипел босс, будто проглотив свой язык, когда Бродяга дернул бровью, и лениво повел плечами, словно разминаясь перед боем:
— А разве я не могу пить что-то другое?
— Можешь, можешь, конечно! Просто…
Мужчина снова сконфужено замолчал, потому что Бродяга оттолкнулся бедром от барной стойки, прошагав до Зака, который все это время молчал и пристально рассматривал нашу компанию, сидя на краю одного из столиков и вытягивая свои длинные накаченные ноги вперед, чуть подмигнув Бродяге, когда тот подошел к нему, не говоря ни слова.
И снова было ощущение, что мужчины понимают друг друга на каком-то генетическом уровне, не утруждаясь даже звуками, просто переглянувшись, когда Бродяга залез в нагрудный карман Зака, извлекая из него увесистую пачку зеленых купюр, на что мужчина и бровью не повел, лениво откинувшись назад и с явным озорством и интересом наблюдая за тем, что будет дальше.
Увидев деньги, добытые таким странным способом с молчаливого согласия Зака, да еще в ТАКОМ количестве, притих даже Себ надо мной, перестав похрюкивать от удовольствия и явной распирающей гордости за его Золотого, который неожиданно вступился за меня.
Надо ли говорить, что мои глаза округлялись все сильнее и сильнее, пока я напряженно наблюдала за Бродягой, который за все это время на нас даже ни разу не обратил своего внимания, прошагав неторопливо до стойки снова, и принявшись кидать на плоскую отполированную поверхность купюру за купюрой в напряженной тишине, когда глаза большого босса были наверное даже больше моих, вот только сложно было понять — оттого, что у Бродяги и Зака было столько денег, или оттого, что он не ожидал, что стоимость этой проклятой бутылки возместят ему так быстро?
Скоро на барной стойке прямо перед носом босса была целая горка из купюр, которую накидал Бродяга, делая это с явным и совершенно не скрываемым презрением, глядя при этом на мужчину так, что проще было сбежать из города сразу. Почему-то было ощущение, что босс думал именно об этом, когда от его виска по пухлой щеке скатилась капелька пота, впитываясь в ворот фиолетовой рубашки.
