Кейт думала, что в доме Кипа ее встретят пыль и беспорядок, однако ее ждало разочарование. Кип оказался очень аккуратным и чистоплотным хозяином. Во всех комнатах царили чистота и порядок: вещи лежали на своих местах, книги — на полках, многочисленные фарфоровые статуэтки в виде хрупких девушек — на комоде. Даже рабочее место Кипа удивляло своей аккуратностью: никаких разбросанных по всему столу листов и авторучек, — на столе стоял ноутбук одной из последних моделей и лежала толстая книжка-органайзер. Этот стол больше подходил менеджеру, нежели писателю.
— Как у вас чисто, — произнесла Кейт.
Кип услышал в ее голосе разочарование и не смог сдержать улыбки.
— А вы-то наверняка ожидали увидеть заброшенный дом, пыльные полки, старую печатную машинку с западающими клавишами, кучу смятых листов бумаги и пепельницу, заваленную окурками… Кажется, я перечислил весь набор писателя-холостяка?
Значит, он не женат. Кейт облегченно рассмеялась и, усевшись на чистенький диван, обитый плюшем приятного фисташкового цвета, произнесла:
— Да, Кип, вы меня поддели. Именно это я и ожидала увидеть. И даже немного огорчилась, когда обнаружила, что ваш чистый и со вкусом отделанный дом далек от моих фантазий… Когда мы познакомились с Грегом, — немного помолчав, добавила она, — он сказал мне, что головы людей набиты стереотипами. И вы знаете, хотя я далеко не во всем соглашаюсь с детективом Кармайклом, с этим утверждением я согласна. И сама только что его подтвердила.
— Да будет вам, Кейт… Если у кого и есть собственное мнение, так это у вас. Вы делаете то, что хотите, и не задумываетесь о том, как посмотрят на вас окружающие. И о людях судите по собственным впечатлениям, а не потому, что вам скажут. Будь иначе — вы бы уже давно уехали из дома своего дядюшки. Ведь вам столько о нем наговорили. Но нет — вы не только продолжаете жить с ним бок о бок, вы пытаетесь заступиться за него, доказать его невиновность. Так что ваше мышление, Кейт, я никак не назвал бы стереотипным. Напротив, оно очень даже независимое… Кейт, вы не будете возражать, если я оставлю вас ненадолго и заварю вкусный чай?
Кейт механически кивнула головой, не расслышав последней фразы. Ей было приятно услышать, что «мышление» ее «очень даже независимое», но что-то помешало ей полностью насладиться радостью от услышанного.
Кип говорил о ней много хорошего. Нет, Кип всегда говорил о ней только хорошее… Кейт вдруг поняла, почему не может полностью принять его похвалы: его слова рисовали ее идеальной женщиной, каковой она не только себя не чувствовала, но и не являлась.
Скорее, ему хотелось видеть ее такой. Кип был похож на художника, однажды решившего, что на его полотнах должно быть изображено только прекрасное, и оставившего все низменное и обыденное для прозы жизни. Казалось, он совершенно не замечает недостатков Кейт, а даже если и обращает на них внимание, то трактует как достоинства. Даже Гарри, ее вечно влюбленный друг, и тот признавал за ней уйму недостатков…
Кейт почувствовала себя статуей, возведенной на пьедестал. Это было лестно и одновременно пугало ее. Она боялась разочаровать Кипа, потому что самое худшее разочарование — это разочарование в идеале. Слава богу, Микки никогда не был ее идеалом, иначе Кейт упала бы с такой высоты, с которой, возможно, никогда бы не поднялась.
А ведь и я сама не лучше Кипа, подумала Кейт, усмехаясь своим мыслям. Восхищаюсь им сверх всякой меры, разве что не боготворю его… Испугалась, что наскучила ему, а когда узнала, что он пропал по другой причине, начала бояться того, что он слишком уж меня превозносит… Что я на самом деле к нему чувствую? Что это — влечение, влюбленность, любовь?
Кейт никогда и никому не признавалась в любви, даже Микки, хотя совсем еще недавно ей казалось, что между ними — настоящее, сильное чувство. Теперь сама мысль об этом вызывала усмешку. Как можно было даже в шутку увлечься этим самовлюбленным красавцем, грозой университетских девиц, озабоченным только собственной внешностью и впечатлением, которое эта внешность производит на окружающих?
Кейт слышала разные определения любви, но ни одно из них не давало ей полного представления об этом чувстве. Оно казалось ей загадочным, непостижимым, неподвластным рациональному объяснению. И Кейт оставалось только теряться в догадках и ждать, когда же она откроет это чувство в себе и поймет его природу…
Кип вернулся с красивым позолоченным подносом в руках, на котором стояли чашки с дымящимся травяным чаем и лежали пирожные. Кейт предпочла бы сейчас стаканчик темного пива и пирожки с яблоками, но отказываться от чая с пирожными тоже не собиралась.
«Высидев» обед у дяди, она не съела ни кусочка. Эльза могла злиться на нее сколько угодно, но Кейт смогла бы попробовать ее стряпню только в том случае, если бы в окрестностях по чьей-то прихоти закрыли все кафе и рестораны.
Чай оказался удивительно вкусным и душистым. Он источал аромат луговых трав и цветов. С каждым глотком Кейт чувствовала, как на душу мягкой пушистой ватой ложится умиротворение.
— Что вы сюда подмешали, Кип? — улыбнулась она писателю. — Мне кажется, что я засыпаю. Это чай так успокаивает…
— Ничего особенного, Кейт. Обыкновенные травы. Несколько видов трав, немного ягод, совсем чуть-чуть цветов. Не удивляйтесь, он действительно расслабляет. Я думал, это именно то, что вам нужно.
— Пожалуй, если это ненадолго. Ведь мне еще нужно к Каррингтонам. А пока… — Кейт с трудом сдержала зевок. — Расскажите о себе, Кип. Где прошло ваше детство, кто были ваши родители, когда вы начали писать… Ох, простите мне этот деловой тон. Рассказывайте обо всем, о чем хотите. В конце концов, я не сижу перед вами с диктофоном…
Кип начал рассказывать о своем детстве. Кейт и рада была бы жадно внимать ему, но чувствовала, как ее неодолимо клонит в сон.
Перед глазами замаячили картинки, совершенно не связанные ни с Кипом, ни с комнатой, а голова налилась тяжестью. Кейт почувствовала, что вот-вот погрузится в сладкую дремоту, но, увы, ничего не могла с собой поделать. Глаза закрылись сами собой, а голова безвольно откинулась на спинку мягкого кресла.
— Кейт!
— Папа?
— Кейт, это я, Кип… Вы нормально себя чувствуете?
Кейт с трудом разлепила тяжелые веки. Тело казалось размякшим, трудно было пошевелиться. В гудящей голове отдавался голос Кипа, склонившегося над ней с обеспокоенным лицом.
— Простите, я уснула… — пробормотала Кейт непослушными губами.
— Это вы меня простите. Я не думал, что щепотка моего успокаивающего чая свалит вас с ног, как какое-нибудь снотворное. Послушайте, Кейт, мне что-то не нравится ваше лицо… Оно… отекло и покрылось красными пятнами.
