– Она была алкоголичкой? – Теперь понятно, почему Эва почти не прикасается к спиртному.
Она кивнула:
– И вся округа знала об этом.
Маршалл уронил руки на колени:
– Девочке-подростку непросто справиться с подобным.
– Всем нам много с чем приходилось справляться. Трэвис видел смерть матери, папа стал свидетелем крушения ее репутации, а я…
– Что делала ты?
– Справлялась. Приняла решение жить дальше, стала заботиться об отце и брате.
– Это большая ответственность.
– Честно говоря, тогда я не считала это чрезмерным. – Тогда. – Мне было чем заняться. После случившегося папа забрал Трэвиса из школы за несколько месяцев до окончания учебного года. Должно быть, это стало ошибкой. Трэв оказался изолированным от друзей, занятий спортом, привычного распорядка. Конечно, это выбило его из колеи. На следующий год он снова пошел учиться и получал хорошие оценки, но его веселость и нагловатость полностью испарились. Я-то думала, мы все свыклись с новой ситуацией, включая и его. А возможно, просто привыкли и к самим себе новым.
Оцепенение может поглотить человека, что верно, то верно.
– Первые несколько лет были особенно тяжелыми. Сначала в приоритете значилась выписка Трэвиса из больницы, беспокойство о его здоровье. А потом нужно было просто жить дальше, понимаешь?
Маршалл отлично понимал, что она имеет в виду. Такова и его история жизни. Но не каждый может справиться. Временами лично у него опускались руки.
– Что изменилось? Что заставило его уйти?
Эва болезненно поморщилась:
– В год его исчезновения проводили следствие, вызвавшее интерес в средствах массовой информации.
– Несколько лет спустя?
– Судебное разбирательство, полагаю. – Плечи поникли, Маршаллу тут же отчаянно захотелось обнять ее. Она казалась такой хрупкой, он опасался, как бы не рассыпалась на кусочки, если он это сделает. – На нас снова стали оказывать огромное давление.
Маршалл придвинулся ближе к ней, прислонился плечом:
– Твой брат не смог этого вынести?
Эва подняла голову, не глядя ему в глаза:
– Это я не смогла. Отчаянно хотелось понять, что произошло, не могла больше вести себя как ни в чем не бывало, поддерживать папу и заменять Трэвису мать. Притворяться, что все нормально, когда о несчастном случае вспоминали снова и снова.
Маршалл вдруг понял, почему Эва так целеустремленно пытается найти брата.
– Что ты сделала?
– Вернулась в собственный дом, заменила погибшие комнатные растения новыми, навела порядок, выбросила горы рекламных листовок и решила наладить свою жизнь.
– А Трэвис?
– Я их не бросала! – с жаром запротестовала Эва. – Навещала, помогала. Но они мужчины и должны вести себя ответственно. Они согласились.
Маршалл ничего не сказал, но во взгляде явственно читался вопрос.
– Трэву приходилось труднее, чем мы предполагали. Расследование снова разворошило болезненные воспоминания. Ему исполнилось восемнадцать, и эмоционально он все больше отдалялся от нас. – Она покачала головой. – А потом просто пропал посреди следствия. Мы решили, что ему потребовался перерыв на несколько дней, например чтобы развеяться, но прошла неделя, за ней вторая. Через месяц мы заявили о его исчезновении.
– Ты винишь себя.
Ее хрупкие плечи расправились и снова поникли.
– Я не позаботилась о нем.
– Нет, ты заботилась. Много лет.
– Но потом-то устранилась.
– Ты выжила. Это большая разница.
Она посмотрела на него с мукой во взгляде:
– Почему он со мной не поговорил, когда ему было плохо?
Эту тяжесть она носила в душе уже долгое время.
– Восемнадцатилетние парни не любят говорить о своих чувствах. Делюсь личным опытом.
Лицо Эвы исказилось, Маршалл обнял ее:
– Ты не ответственна за исчезновение Трэвиса.
– Люди всегда так говорят в подобных случаях? – Она спрятала лицо у него на груди. – А что, если я все же виновата?
Итак, она до сих пор сомневается. Он поспешил разуверить ее.
– Это не имеет отношения к тебе, а лишь к мальчику-подростку, ставшему свидетелем смерти матери. Которая к тому же являлась алкоголичкой. У меня самого мать тоже не подарок, – признался он. – Что, если бы ты приходила к Трэвису каждый день, а он все равно сбежал бы?
В ее глазах сверкнули слезы.
– Он мой брат.
– Он взрослый человек, Эва.
– Ему было всего восемнадцать. Совсем ребенок. Да еще и страдающий паническим синдромом и депрессией.
– Он ведь лечился, не так ли?
– Да, и тем не менее почему он сбежал?
К этому вопросу они будут возвращаться снова и снова.
– Только Трэвис знает ответ.
Она замолчала и принялась пощипывать обивку дивана. Маршалл собрал посуду на поднос и выставил за дверь номера. Вернувшись, протянул Эве руку:
– Идем.
Она воззрилась на него широко распахнутыми глазами:
– Куда?
– Провожу тебя домой, в автобус. Думаю, тебе лучше находиться в окружении привычных вещей.
Эва не стала спорить, вложила свою руку в его, последовала за ним.
– На самом деле это не дом. И большинство вещей не мои.
Как ни странно, эти печальные слова всколыхнули в его душе надежду. Если она не привязана к автобусу, возможно, у него есть шанс превратиться в часть ее мира.
Сняв ботинок, он поставил его в дверной косяк, чтобы дверь не захлопнулась.
Автопарковка почти пустовала. Маршалл придержал для Эвы дверь, прошел вслед за ней в спальню. Она не обернулась, не стала возражать, приняв его присутствие как должное.
Он вложил ей в руку магнитную карту от своего номера.
– Позавтракаем на балконе в восемь утра?
– Хорошо.
И откинул одеяло на кровати. Она послушно легла, он укрыл ее, туго подоткнув одеяло.
– В случившемся нет твоей вины, Эва.
Он станет повторять ей эти слова каждый день до конца жизни, если понадобится.
Она кивнула, правда, не потому, что поверила ему. Склонившись над ней, Маршалл оказался в опасной близости от ее губ, но в последний момент поборол искушение и чмокнул ее в горячий лоб.
– Завтрак в восемь.
Эва не сказала, что согласна, даже не кивнула, но глаза светились обещанием, поэтому он выключил свет и вышел из автобуса. На всякий случай подергал ручку, проверяя, заперта ли дверь, после чего удалился.
В душе поднималась волна протеста против необходимости оставлять ее на ночевку в автобусе, но она взрослая женщина, в состоянии позаботиться о себе, уже год ведет кочевой образ жизни. Он не имеет права обращаться с ней, как с ребенком, потому лишь, что она поделилась с ним болезненными детскими воспоминаниями.
Ковыляя в одном ботинке, он вернулся в свой большой пустой номер.
