Человек в желтом дождевике сел напротив Флипа. Эти двое не разговаривали между собой. Было видно, что они очень сосредоточенны. Происходит что-то серьезное, подумала Софи, и от сосредоточенности гостей у нее по коже побежали мурашки.
Что случилось? Может быть, Федерико вычислил, где они прячутся? Или что-то еще?
Катер медленно двинулся вверх по реке, удаляясь от водопада. Наступила ночь, и только лунный свет рассеивал темноту. Река была широкой и тихой. Единственным признаком присутствия цивилизации были береговые фонари, указывающие местонахождение старого летнего домика.
Софи уже не могла выносить тягостное напряжение. Она склонилась к Лону и спросила вполголоса:
— Что он имел в виду, когда сказал, что «становится весело»? Только не отмахивайся от меня. Мы договорились насчет правды.
— Приехал Мигель Вальдес, босс Федерико.
— У Федерико есть босс?
Ее наивность могла бы вызвать улыбку, если бы опасность не была так велика.
— Федерико не купит бутылку молока, не спросив разрешения у Мигеля Вальдеса.
Флип знаком велел им умолкнуть. Катер приближался к массивному стальному мосту. Над их головами проносился поток горящих автомобильных фар, который издали можно было принять за светящуюся горизонтальную балку. А когда мост остался позади, их вновь поглотила тьма.
Через несколько минут Флип завел катер в незаметную бухту. Мотор тихо гудел. Из-за самого толстого из деревьев, окружавших бухту, дважды сверкнул фонарь.
— Все чисто, — сказал Флип и выключил мотор.
Лон выбрался из катера и помог сойти Софи. Молчание мужчин и тишина леса действовали ей на нервы. Она взяла Лона за руку и крепко сжала ее, когда они стали подниматься по крутой каменной лестнице, ведущей к большому дому.
— Где мы? — шепотом спросила Софи, когда они миновали железные ворота.
— В безопасном месте.
Софи, скосив глаза, бросила на Лона быстрый взгляд.
— Это означает, что у меня будет отдельная спальня с запирающейся дверью?
— Дом безопасен не в этом смысле. — Лон слабо улыбнулся. — Ты здесь защищена от врагов, а не от меня.
Это был большой дом в индейском стиле, с высокими прокопченными потолками, начищенными полами желтого дерева. Повсюду лежали индейские национальные циновки.
Софи была отведена отдельная комната, рядом с комнатой Лона. Эти две комнаты соединял проход. Софи подняла глаза на Лона.
— Эта дверь запирается?
— Нет. — Он ласково, но твердо посмотрел ей в глаза. — Тебя что-то не устраивает? — (Софи покачала головой.) — Вот и хорошо. Ужин готов. Давай поедим.
Типичный аргентинский ужин, состоявший из жареного мяса с хрустящим соленым картофелем, уже ждал их. Запах был отменный, но Софи почти не могла есть под жгучим взглядом Лона, которым он провожал каждый кусок, который она клала в рот. Лон наблюдал за движением ее губ как за самым захватывающим спектаклем в мире.
— Не заставляй меня уносить ужин в кухню, — попросила она.
Она чувствовала, как бьется ее сердце, а по телу разливаются слабость и лень.
— Я последую туда за тобой, вот и все.
— Зачем?
Он издал низкий, дразнящий смешок.
— А ты как думаешь, зачем?
Опять он принялся буквально гладить взглядом ее губы, а потом заглянул ей в глаза, в которых светилась откровенная, неприкрытая похоть.
Его взгляд проникал в нее так глубоко, что она чувствовала почти физическое прикосновение, словно бы прикосновение руки, которая может добраться куда ей заблагорассудится.
Он хочет ее. Он хочет ее сильнее, чем хотел ее кто бы то ни было. Он намерен любить ее всю, целиком, глазами, руками, губами, телом.
Софи ощутила внутренний трепет. Щеки ее покраснели, грудь заныла, соски затвердели, в низу живота сделалось горячо и влажно.
Он получит ее всю.
Она с трудом сглотнула.
— Ты говорил… — начала она высоким, слабым голосом, — ты говорил…
— Я говорил… — поощрил ее Лон, улыбаясь, источая мужское удовлетворение.
— Что мы подождем. Когда я соглашусь… когда мы…
— …поженимся. — Улыбка Лона сделалась шире, удовлетворение в глазах — ярче. — Ну да, мы подождем.
Он блефует, не иначе.
— Я не хочу замуж.
— Зря. Я припас для тебя сотню видов любви.
— Ста разных поз не может быть.
— А разве я говорил о позах? — Лон поднял бокал с вином. В свете лампы над головой хорошо была видна твердая и резкая линия его скулы. А затем он посмотрел на Софи взглядом, в котором горел потайной чувственный огонь. — По-моему, о позах я ничего не говорил, хотя многие из них должны тебе понравиться, а некоторые, я не сомневаюсь, ты никогда не пробовала.
Воздух застрял у Софи в горле. Она смотрела на Лона словно в бреду. Голова у нее кружилась. Она была заинтригована в высочайшей степени. Перед ее мысленным взором мелькали изображения Лона и ее самой в разнообразных положениях. Он на ней сверху… Он снизу… Он сзади нее…
Она медленно выдохнула, распаляясь.
— Ты действительно ничего со мной не сделаешь, пока…
— …ты не станешь моей.
Софи поднесла трясущуюся руку к горлу и оттянула ворот майки: ей было трудно дышать. Ей нужен воздух. Лед. Хотя бы долгий, умопомрачительно холодный душ.
— Это же безнадежно старомодно. — Она еще раз оттянула ворот. — А ты не старомодный.
Лон допил красное вино и поднялся из-за стола.
— Кто тебе сказал?
— Это я говорю. Я знаю тебя. — Она посмотрела на него снизу вверх — и увидела, почувствовала его. Ей захотелось, чтобы каждая клеточка этого мощного тела (обнаженного) прижалась к ней. — Ты был готов взять меня на заднем сиденье «бентли» Уилкинсов в Буэнавентуре, а мне было только семнадцать лет!
Взгляд Лона задержался на полной груди Софи; под ее майкой вырисовывались затвердевшие соски, которые, казалось, вот-вот прорвут ткань.
— Даже тогда у тебя была роскошная грудь. В тот вечер я хотел всего лишь взять в рот твои соски.
Софи с грохотом отодвинула от стола свой стул. Костяшки на ее сжатых кулаках побелели.
— Очень милая история. Спокойной ночи, Алонсо.
Она увидела холодный серебряный блеск в его глазах. Он полностью владел собой.
— Спокойной ночи, Софи.
Когда она шла по коридору, то чувствовала, что он провожает ее зловещей улыбкой победителя.
Не бывает снов более сексуальных, больше наполненных физическими ощущениями, чем те, что снились Софи в эту ночь. Она просыпалась едва ли не каждые полчаса, пылающая и несчастная, смотрела на часы и молилась о наступлении утра, которое исцелит ее от эротических видений.
