— Я… мы могли бы…
Он не пришел ей на помощь, просто стоял и смотрел ничего не выражающим, помертвевшим взглядом.
Мэриэл перевела дыхание.
— Не обязательно все обрывать, — сказала она, стараясь, чтобы голос звучал как обычно, и не показывая, что с ней творится. — Мы могли бы видеться.
— Поддерживать роман на расстоянии? — спросил он с убийственной вежливостью. — Видеться раз в три месяца, когда наши пути случайно пересекутся? Неужели ты этого хочешь, Мэриэл? Приятного, удобного любовника, который никак не нарушает распорядка твоей жизни?
Мэриэл сделала глубокий болезненный вздох, стараясь держать себя в руках.
— Ты прав, — сказала она спустя секунду. — Я сморозила глупость.
— Полную. Я предпочитаю быструю и честную смерть постепенному угасанию, — ответил он и, повернувшись, пошел от нее прочь. Солнце играло в его волосах, подчеркивало сдержанную грацию движений.
И сейчас Мэриэл призналась, что обманывала себя. Она попалась в старейшую в мире ловушку, расставленную собственным сердцем, и теперь стала узницей в каземате своих желаний и чувств.
Боль разрывала ее тело и лишала душу рассудка. Дрожа от холода, она завернулась в огромное пляжное полотенце и двинулась в сторону леса, все дальше и дальше углубляясь в тень, пока не остановилась у большого дуба.
Николас ничего не оставил, даже записки.
Но спустя две недели Кароль сообщила:
— Да, кстати, пришло письмо с чеком за неделю твоей работы в Брайдз-Бэй.
Мэриэл нахмурилась. Чувство обиды боролось с облегчением — по крайней мере ей не придется объяснять отсутствие оплаты.
— Письмо? — переспросила она, пытаясь угадать, что еще придумал Николас.
Кароль кинула на нее невинный взгляд:
— Да. С пометкой на конверте: «В собственные руки».
Он прислал ей двойное вознаграждение. Записка звучала достаточно безлико: «Дорогая Мэриэл, пожалуйста, прими это. Желаю тебе всего самого хорошего. Твой Н.»
Она перевела деньги на благотворительные нужды и порвала записку, а потом полночи не спала, наклеивая кусочки на папиросную бумагу.
Потеряв аппетит и сон, Мэриэл похудела на семь фунтов, две новые морщинки прорезались на ее лице. Наконец охи и ахи приятельницы вынудили ее заталкивать в горло пищу и впервые в жизни взяться за снотворное. Ей понадобилось несколько недель, чтобы восстановить подобие сна и отказаться от лекарства. К несчастью, без таблеток ей снились сны — буйные фантазии о Николасе, переходящие в эротические видения. Она просыпалась, чувствуя боль, жар и полный хаос в голове.
Через два месяца после своего отъезда из коттеджа на Джерман-Аиленд Мэриэл увидела его. Боль сжала забившееся сердце. Она узнала бы Николаса среди тысяч. Женщина рядом с ним вдруг споткнулась и, смеясь, ухватилась за него. Он тут же обнял ее за талию и поддерживал, пока они не дошли до тротуара.
Это была длинноногая, модно одетая рыжеволосая женщина — Сьюзан Уотерхаус.
Мэриэл ощутила приступ тошноты и острую ревность. Она стояла, словно высеченная из мрамора Галатея, и смотрела, как они свернули к Центральному парку.
— С вами все в порядке? — поинтересовался чей-то голос с характерной для ньюйоркцев вежливостью.
— Да. — Повернув голову, Мэриэл встретилась с обеспокоенным взглядом молодой женщины чуть младше ее. — Просто желудок схватило, — соврала она. — У меня есть таблетки, через несколько минут все пройдет.
— Поймать вам такси?
— Нет, я пережду несколько минут. Спасибо.
— Не за что, — ответила женщина и стала спускаться по лестнице. Внизу она оглянулась и посмотрела наверх.
Тронутая участием незнакомки, Мэриэл помахала ей. Та махнула рукой в ответ и пошла своей дорогой, а Мэриэл тут же отвернулась, чтобы увидеть, как Николас и Сьюзан входят в парк.
Боль была невыносимой, и все же Мэриэл как-то умудрилась взять себя в руки, дойти до края тротуара и поймать такси.
Вернувшись домой, она долго сидела, обхватив себя руками, пытаясь избавиться от образа Николаса и Сьюзан, вместе спускавшихся по лестнице. В том, как они прикасались друг к другу, была какая-то… легкость, естественная для близких людей, в отчаянии думала она.
Скорее всего, Николас и Сьюзан приехали в Нью-Йорк на международную торговую конференцию, спонсируемую ООН. Сюда, надеясь протолкнуть на повестку дня собственные вопросы, съехались все, кто как-то был заинтересован бизнесом.
Мэриэл не хотела следить за конференцией по газетам, не позволяла себе думать о возможности приезда Николаса, но, видимо, совершила ошибку.
На следующее утро позвонила Кароль, прервав глубокий сон Мэриэл — она заснула только на рассвете.
— Я знаю, что сегодня выходной, — сказала Кароль, когда Мэриэл хрипло возмутилась в трубку, — но обстоятельства чрезвычайные. Переводчик подцепил какую-то инфекцию, и нас просят прислать кого-нибудь, кто говорит по-китайски и по-французски.
— А Джи-Линг?
— Она уже завалена работой по горло.
Мэриэл неохотно согласилась. Это отвлечет ее от мыслей о Николасе и Сьюзан.
Переговоры, назначенные в гостинице неподалеку от здания ООН, начались в обеденное время и продолжались до восьми вечера. Это, безусловно, отвлекло ее от переживаний; к моменту окончания переговоров она чувствовала себя выжатой как лимон.
— Мадам, — произнес швейцар с поклоном, когда к краю тротуара подъехало такси.
Мэриэл уже садилась в машину, когда сзади раздался спокойный и самодовольный голос:
— Добрый день, мисс Браунинг. Или правильнее будет сказать: мисс Френшам?
Она чуть не споткнулась, почувствовав, как с лица уходят краски и обрывается сердце, унося с собой жизненное тепло.
Перед ней стоял Питер Сандерсон со светящимся от удовлетворения широким красным лицом. Мэриэл пробрал озноб.
— Леди, вы едете? — нетерпеливо крикнул шофер.
Впервые в жизни ощутив благодарность за легендарное нетерпение нью-йоркских таксистов, она упала на сиденье. Но человек, который, должно быть, копал и копал, пока не разыскал возделанную грязь, последовал за ней. Поскольку ей требовалось время, чтобы понять, как много ему удалось разнюхать, она подвинулась, давая ему место, не стала спорить, когда он наклонился к водителю и назвал адрес известного и весьма дорогого ресторана.
— Мне кажется, нам нужно поговорить, — самоуверенно заявил Питер, с интересом разглядывая ее лицо. — Там у нас будет такая возможность.
Он был не менее опасен, чем Николас, но беспокоил ее сильнее. В Питере Сандерсоне было что-то не совсем нормальное, что-то, от чего у нее выступали мурашки на теле и глухо стучало сердце.
