— Остерегайся меня.
Всего два слова, но теперь все стало понятно, словно он подробно изложил свои намерения.
— Но мои друзья… — слабо запротестовала она, — моя мать…
— Почта работает очень хорошо. К тому же телефон всегда под рукой.
— Я подумаю об этом.
Он резко протянул руку, взял за подбородок и заставил смотреть на себя.
— Я хочу услышать твой ответ прямо сейчас.
Анна опустила взгляд и наконец сказала:
— Хорошо. Получишь то, что хочешь. Можешь поиграть со мной, пока не надоест, и пока ты не бросишь меня.
Он убрал руку и отвел взгляд.
— Или пока ты не бросишь меня, — произнес он настолько тихо, что она едва расслышала. — Ты разыгрывала страсть, Анна Фаррел, — прорычал он, — а если это всего лишь игра, мы не должны были заниматься этим. Разве тебе не известно, что играя с огнем, можно обжечься?
Возникшее напряжение ощущалось физически. Анна отвернулась и принялась, не глядя на него, одеваться. Она не хотела быть любовницей и ненавидела его за этот шантаж. Но в голове засела странная волнующая мысль: судьба предоставляет ей возможность быть с ним и любить его еще какое-то время.
Она оставила его в кабинете, задумчиво смотрящим в окно, и побежала к себе в спальню.
Лежа в постели, казавшейся особенно холодной от того, что его не было рядом, Анна, обхватив подушку, старалась уснуть. Но сон не шел. Слишком много мыслей роилось в голове и не давало покоя. Не могла даже сомкнуть глаз. Приняла ванну, пыталась почитать, погасила ночник, снова зажгла его и стала писать письмо. Но не могла ни на чем сосредоточиться. Слишком многое нужно было обдумать. Нужно поговорить с матерью, с Тони, с Джулиусом, с друзьями. Список был бесконечным.
Она мчалась с ледяной горки с головокружительной скоростью и боялась думать, что будет, если сделать неверное движение.
Откуда было знать, что уже завтра эта ледяная горка растает.
Анне удалось уснуть, лишь когда новый день начал пробиваться сквозь сумрак ночи. Но спалось на удивление хорошо и крепко. Она проспала бы еще очень долго, не разбуди ее стук в дверь.
Анна открыла глаза, и все случившееся ночью вдруг нахлынуло на нее, приведя в сильное смущение. Итак, спокойная, уравновешенная, вовсе не склонная к авантюрам Анна Фаррел отправляется в Италию. Естественно, что она обижена, напугана, озабочена, все это так. Но кроме того, и ее душевное состояние вызывает серьезные опасения. Как этому сероглазому похитителю удалось добиться своего? Она знала ответ. Может быть, это и унизительно, но чувство, вспыхнувшее как лесной пожар, теперь заставляло идти за ним хоть на край света.
Все эти мысли вихрем пронеслись в голове, пока Анна шла открывать дверь. Время близилось к ланчу, и уже никак нельзя было оставаться дольше в постели.
Она испытала что-то вроде шока, увидев за дверью Марию, да еще с покрасневшими глазами — похоже, она недавно плакала.
— Впусти меня, пожалуйста. — Она вытерла глаза маленьким кружевным платочком.
Анна молча кивнула и распахнула дверь.
— Прости, что так врываюсь, — сказала Мария, потупив глаза. — Не знала, что ты спишь.
— Ничего страшного, — поспешила ответить Анна. — Уже поздно, давно пора вставать. — Она зевнула и, извиняясь, улыбнулась.
Мария была уже одета в дорогу — тот же наряд, красивый и удобный, в котором она приехала в Брайдвуд-хаус. Черный с золотом джемпер с короткими рукавами, брюки и туфли без каблуков.
Анна, в накинутом на ночную рубашку халатике, кивком пригласила Марию садиться. У Марии задрожали губы, казалось, она сейчас расплачется.
— Что случилось? — озабоченно спросила Анна. Это было так не похоже на Марию, которая прекрасно контролировала себя все это время, что Анна встревожилась. — Не послать ли за доктором?
— Я… — Мария глубоко вздохнула и не много успокоилась. — Я решила, что должна поговорить с тобой. Потому что… — к горлу снова подступил комок, — ты так добра, прощаешь мое ужасное поведение. Все это время ты так, — как будет правильно по-английски? — порядочно вела себя. А я приношу такие новости. Нет! — Она поднялась и направилась к двери. — Это жестоко. Я не могу быть такой жестокой.
Анна остановила ее, уже не на шутку испугавшись.
— О чем ты?
Мария взглянула блестящими карими глазами, поколебалась и со вздохом грациозно опустилась на стул.
— Я знаю, ты возненавидишь меня… — Она замолчала, подбирая слова. — Я долго думала и… — Подняла голову и нервно закусила губу.
У Анны появилось желание пощупать ее лоб и проверить, нет ли жара. Или, может быть, это просто галлюцинации? Однако, несомненно, она ведет себя крайне странно.
— Расскажи, спокойно и приветливо сказала Анна, — чем ты так расстроена. — Она заколола волосы и присела на краешек кровати напротив Марии.
— Я услышала разговор Эдвина с отцом, — тихо сказала Мария, и Анна тут же почувствовала, что дальше последуют плохие новости. — Продолжать? — спросила Мария, увидев ее изменившееся лицо, и Анна кивнула.
— Тебе будет неприятно услышать все это. — Мария глубоко вздохнула и слегка пожала плечами. — Они были в кабинете, — пробормотала она так тихо, что Анне пришлось наклониться, чтобы расслышать. Сегодня утром. Рано. Дверь была приоткрыта, я уже собралась постучать, чтобы войти, но услышала твое имя. Что-то остановило меня. Сама не знаю. — Ее карие глаза молили о прощении.
— И что же ты услышала? — Анне стало трудно говорить, язык почему-то перестал слушаться.
— Джулиус сказал Эдвину, что ты попросила у него отпуск. Ты помнишь?
Анна кивнула.
— Он как-то устало говорил, что не знает, как быть с тобой. — Мария комкала кружевной платочек. — Ты уверена, что я должна рассказывать об этом?
Анна снова кивнула. Краска сбежала с лица, возникла мысль: наверное, она еще не проснулась, еще спит и ей снится кошмар, будто она движется к чему-то страшному и не может остановиться, ноги сами несут ее вперед, хотя надо повернуться и бежать без оглядки.
— Он говорил, — все так же мучительно медленно продолжала Мария, — что ты больше не нужна ему, но не хватает духа сказать тебе об этом. Что теперь снова на ногах и может обойтись без сиделки. Мне, конечно, нужно было уйти, я и так услышала слишком много, но тут заговорил Эдвин. Он усмехнулся и сказал, что это не проблема, что ты уезжаешь с ним в Италию. Всего лишь на несколько недель, самое большее, на три месяца. И у Джулиуса будет время собраться с мыслями и написать тебе, чтобы ты не возвращалась в Брайдвуд-хаус.
В комнате повисла мертвая тишина. Слышалось лишь тиканье старинных часов, стоявших на туалетном столике.
