Но Данте этого не сделал. Его глаза походили на арктическое озеро, скованное льдом. Темные, холодные, мертвые…
Лейла шла по-над водой по тропинке. Впереди виднелся большой бревенчатый дом. В окнах коттеджа, стоявшего возле дороги, сиял свет. Надо будет написать его матери, думала Лейла, хотя бы извиниться перед ней.
А его сестры… Их поддержка и дружеское отношение были так важны для нее. Простят ли они ей когда-нибудь обиду, нанесенную семье?
Лейла подошла к коттеджу. Появился мужчина лет пятидесяти. Она догадалась, что это Дейл, сторож.
— Вам надо было позвонить и предупредить меня, — нахмурился он, когда она объяснила, зачем приехала. — Я бы открыл окна и проветрил дом. Им не пользовались с прошлого лета. Позвольте я возьму ваш багаж и посмотрю, как вы устроитесь на ночь. Буфет и холодильник всегда набиты битком, так что голодать вы не будете. Но мне надо включить воду.
В другое время дом для гостей очаровал бы ее. С трех сторон большие террасы с видом на бухту, огромный камин, занимавший всю стену. Сосновые панели. Обтянутые вощеным ситцем диваны. Все дышало теплом и гостеприимством.
— Если вы ищете покоя и тишины, то приехали как раз куда надо, — сказал Дейл, принеся охапку дров. Он поджег щепки, уже уложенные в камине. — Я не стану вам мешать, но, если что-нибудь понадобится, не колеблясь, зовите меня. Мне за это платят. И пока не забыл: рядом со спальней — ванная. Я уже включил нагреватель, но вода нагреется через час или чуть больше.
Дейл ушел. И Лейла осталась одна. Одна с воспоминаниями о последней встрече с Данте, сознавая, какую глубокую рану нанесла себе своим поступком.
Она ушла от отца своих детей. И при этом он по-прежнему обладал силой вызывать бурю в ее сердце. И взглядом, и прикосновением.
— Не пытайся разыгрывать передо мной спектакль, — равнодушно бросил он, когда она сообщила о своем намерении. — Я не позволю тебе такое. Ты явишься в церквь как миленькая.
До ее прихода он бегал по берегу реки в парке. На нем были шорты и футболка. Он еще не побрился. Курчавились мокрые после душа волосы. Сейчас он мало походил на могущественного президента компании, если бы не резкий, властный голос и огонь в глазах.
— Боюсь, что не приду. — Лейла понимала: если она не устоит в эту минуту, то обречет себя на то, чтобы всю оставшуюся жизнь подчиняться его бесконечным ультиматумам.
Он уставился на нее. Длинные загорелые ноги широко расставлены. Такой вид, будто усилием воли он может, если захочет, остановить вращение Земли.
— Ты будешь в церкви, дорогуша. — Он язвительно засмеялся. — У тебя нет другого выбора, помнишь?
В первый раз она по-настоящему разозлилась на него.
— Я никому не продаюсь, даже тебе, Данте. —Лейла бросила обручальное кольцо на медный поднос и направилась к двери. Он отвернулся и смотрел в окно, чтобы не видеть, как она уходит.
Где он сейчас, что делает? Один, как она, меряет шагами гостиную, удивляясь, как они дошли до такого финала? Топит свою печаль в скотче и гневно осуждает ее за публичное унижение? Сам ли пошел в церковь, чтобы отправить гостей домой, или на кого-то переложил неприятное дело?
Разволновавшись, она вышла на террасу. На юго-востоке высоко поднялась полная луна. Вся бухта светилась, и на земле лежали тени. В конце пирса спокойно покачивался шлюп. Где-то за домом для гостей распевали серенады лягушки.
Почти больная от горя, Лейла смотрела на ночное свечение бухты. Как ей хотелось заново прожить последние три месяца! И на этот раз все сделать правильно.
Она нетерпеливо смахнула слезы. Данте прав, секс не дает решения. Трещина проходит гораздо глубже.
— Мне бы хотелось думать, что мы когда-нибудь наладим отношения, — сказала она ему. — Но я отказываюсь быть жертвой. Я не стану больше терпеть твои ультиматумы и шантаж. Ты должен прийти ко мне без всяких условий.
— И не надейся, — фыркнул он. — Скорей мир рухнет, чем я поползу за какой-нибудь женщиной.
Она посмотрела ему в глаза и, не моргнув, ответила:
— Но я не какая-нибудь женщина. Я мать твоих детей, и я люблю тебя. Со мной нельзя обращаться будто с гулящей девкой, которую ты подцепил в баре, и я не позволю тебе этого.
— Посмотрим, сколько продлится твой праведный гнев, когда кредиторы снова забарабанят в дверь.
Но она и с этим справилась. Продала сапфиры и другие украшения, которые дарил ей отец. А вместе с ними и фамильные драгоценности, подаренные матерью: кулон с большим кроваво-красным рубином, брошь с изумрудом и брильянтом, тяжелые золотые браслеты, изумительной работы нефритовое кольцо. Денег хватило на оплату долгов. И немного осталось на расходы, пока она снова начнет работать.
Мать, узнав об этом, заплакала.
— Это единственное, что тебе осталось от отца!
Но жить без фамильных драгоценностей все же не так больно, как без самоуважения.
Данте не верил, что она всерьез это сделает. Даже когда она бросила на стол обручальное кольцо, так, будто оно ленное, он не сомневался, что это всего лишь вызывающий жест. Она вернется. Уверенность длилась добрых пять минут. Потом закралось подозрение.
Даже сейчас, тринадцать часов спустя, до него еще полностью не дошло случившееся. Хотя никогда не забыть ему унижения, испытанного в церкви. Свадьба отменяется, говорил он, можно разъезжаться по домам. Из гордости он стоял перед алтарем до тех пор, пока не опустела последняя скамья. Хорошо хоть, что успел освободить мать и сестер от созерцания своего позора. Самого большого позора в своей жизни.
Но потом ему пришлось предстать перед семьей. В доме, где он вырос, собрались все.
— Данте, как это случилось? — рыдала мать. —Что произошло?
Все столпились вокруг него, окружили сочувствием, предлагали поддержку. Заверяли, что со временем все устроится. Объясняли, что беременные женщины часто бывают способны на не-предсказумые поступки.
Суетились все, кроме Эллен.
— Тупоголовый идиот, что ты наделал? — прошептала она, схватив его за плечо и бесцеремонно увлекая в коридор. — Как ты ухитрился упустить самое лучшее, что было у тебя в жизни?
— Замолчи! — возмутился он, ошеломленный тем, что самая миролюбивая из сестер с такой страстью набросилась на него.
— Нет, не замолчу. Ты уже давно рыл себе яму. Ты так вознесся от успеха в компании, что поверил подпевалам! Возомнил себя этаким мифическим героем! Господи, когда мой брат превратился в бесчувственного и наглого осла?
— Если женщина, которая носит моих детей, дала мне отставку, то кто из нас бесчувственный и наглый?
— Ты имеешь в виду так называемую свадьбу? —взорвалась Эллен. — Ну конечно, ты непогрешим, ты все всегда делаешь правильно! А где была твоя мораль, когда ты… когда ты повалил ее?
