Она старалась сохранить в сердцах людей только хорошие воспоминания о взаимоотношениях Лотти и Коннора. Я выступила вперед, чтобы обратить на себя их внимание, но тут Энни стала показывать миссис О'Ши разные наряды, белье, перчатки Лотти, хранившиеся в старинных комодах. Та рассматривала все это с жадным интересом.
— А вот мой любимый шкаф, — объявила Энни. — Здесь висят четыре ее шубки и пять пальто. Я всегда любила погладить их рукой… О господи, да что же это?!
Шкаф оказался пустым, внутри не было ничего, кроме вешалок.
— Куда же они девались? — спросила изумленная Энни. — Их что, украли за то время, пока я сюда не заходила?
— Или продали, — предположила миссис О'Ши.
— Продали? Да кто же… — Тут Энни осеклась, увидев меня и еще кого-то за моей спиной. — Мисс… Мистер Коннор!
— Ну что, все показали, Энни? — Коннор явно старался сдерживаться, чтобы не разразиться бранью.
— Я только проверяла, не завелась ли моль, мистер Коннор, — стала оправдываться Энни. — А миссис О'Ши только что вошла…
— А мисс Мора? — Вопрос был обращен прямо ко мне.
— Меня не звали. Я только наблюдала.
— Сюда никого не звали, если на то пошло! Ну довольно, Энни, ступайте! Я сам закрою.
— Но, мистер Коннор, где же все эти прекрасные меха?
— Это не ваше дело! Вы уйдете отсюда или нет?
Энни и О'Ши поспешно ретировались. Уже из коридора до меня донеслась реплика сиделки: «Конечно, продали. У некоторых нет почтения к памяти усопших. Для них главное деньги».
Когда я попыталась выйти, Коннор схватил меня за руку.
— Простите, мне не следовало сюда приходить, — сказала я.
Он слегка ослабил хватку, словно был уверен, что я и так не убегу.
— Я рад, что вы все увидели, — произнес вдруг Коннор. — В этом вся Лотти, как она была — себялюбивая и тщеславная. Она очень любила собственное отражение.
Я невольно снова бросила взгляд на огромную, укрытую шелковым покрывалом кровать.
— Да, и это тоже, — продолжал он. — Лотти была великолепна в постели, но ее интересовало лишь удовлетворение собственных желаний.
— Я не хочу это слушать, — ответила я. — Меня это не касается.
— Возможно, потому, что это меня касается. А разве от других вы не слышали о Лотти — от Брендана, от Прегера? Думаете, я не знаю о вашей нынешней прогулке с Прегером, о поездке к мосту? Разве он не говорил с вами о Лотти? — Он потряс меня за плечо. — А Брендан разве вам о ней не рассказывал? Теперь вы знаете, что она собой представляла. И что я должен был делать? Вечно ее оплакивать?
Я вырвалась от него.
— Да оставьте вы все меня в покое! Я ничего не хочу знать о Лотти!
— Хотите, иначе бы вы сюда не пришли. И я сам хочу, чтобы вы узнали о ней — и кончено с этим. Теперь вы вполне можете забыть ее. Все, что касалось ее, осталось здесь, и с ней не связано никаких тайн!
Он сказал это с таким нажимом, что было ясно: сам-то он не может последовать своему совету.
— Но ведь ее трудно забыть, вашу Лотти, — заметила я.
Он молча дал мне возможность уйти.
Я услышала громкий, злой голос Коннора, доносившийся сверху. Ни меня, ни Энни, ни сиделки поблизости не было, а значит, его гнев не мог быть направлен против кого-то из нас. Оставалась леди Мод. Я вздрогнула, вспомнив, как недавно утром меня разбудили громкие и резкие голоса этих двоих и как потом с леди Мод случился приступ, и бросилась наверх. Теперь уже я не могла занять здесь позицию вежливого невмешательства. Сейчас уже можно было различить и слова Коннора:
— Что, мои права?! Да я заработал все права, пока надрывался здесь…
Я отворила дверь без стука. Оба тут же умолкли. Коннор, стоявший у кровати, казался воплощением ярости.
— Что еще? — спросил он.
Я осторожно закрыла за собой дверь, чтобы выиграть время.
— Не делайте этого. — Мой голос слегка дрожал, я по-настоящему испугалась. — Ведь и прошлый раз началось именно с этого, когда вы кричали друг на друга.
— Не ваша забота, Мора. Я сама справлюсь. — Только что голос леди Мод был резким и пронзительным, а сейчас перешел почти на шепот — силы снова оставили ее. Ясно было, что она сказала это механически, по привычке, хотя сейчас командовать была не в силах.
— Мне придется об этом побеспокоиться, — ответила я. — Нельзя же допустить, чтобы подобное повторилось снова. Пока я здесь, то отвечаю за все, что здесь происходит.
При этих словах во взгляде старой леди появилось вдруг выражение удовлетворения, как будто она одержала маленькую победу над своим соперником. Коннор нехотя отступил на шаг от кровати.
— Леди Мод права, это не ваша забота, — сказал он. — Это чисто семейное дело.
Ответом ему был громкий шепот старой леди, который прозвучал более веско, чем крик:
— Моя внучка.
— Как вам угодно.
Коннор вдруг пожал плечами, отошел к окну и остановился перед ним, глядя в пустоту. Наступило тяжелое, продолжительное молчание. Оно было прервано появлением Энни, объявившей:
— Вот вы где, мисс Мора. А за вами приехал мистер Прегер.
При этих словах на лице старой леди отразилось беспокойство.
— Приехал за мной? Почему? — Я действительно была удивлена, услышав это.
— Он хочет свозить вас на стеклодельный завод, он так и сказал. — Чтобы успокоить старую леди, Энни поспешно добавила: — Он не войдет сюда. Он сидит в машине.
— Черт его побери! — Коннор снова вышел из себя. — Что он там о себе вообразил? Если мисс д'Арси захочет побывать на заводе, я сам могу ее туда отвезти! Чей это завод, в конце концов?
Тут раздался громкий и властный шепот старой леди:
— Это не ваш завод, Коннор, пока не ваш!
Еще до того, как я, взяв плащ, спустилась вниз, Коннор уехал на своей машине.
— Думаю, нам с вами надо бы совершить небольшую экскурсию, — сказал Отто Прегер, как бы не заметив отъезда Шеридана. — Я слышал, леди Мод выздоравливает. И ваше постоянное присутствие здесь уже не требуется. — Он заботливо усадил меня на заднее сиденье своего «мерседеса», словно я была его дочерью (тут, видимо, сказалось мое случайное сходство с Лотти). О'Киффи сел за руль, и мы отправились в путь.
Клонкат, через который мы проезжали, оказался чистым, приятным на вид городком, с тремя красивыми мостами через реку, вокруг устья которой стояли полукругом дома городских мастеров. За морем находились горы Уэльса, но отсюда их не было видно.
— Эти люди, — сказал Прегер, — познали великие бедствия — голод, смуты, господство иностранных правителей, но еще не пострадали от уродств нынешнего века. Это с ними еще будет — когда они станут процветать. И тогда исчезнут чистые реки, красная рыба, а вся форель вымрет. Но исчезнут не сейчас, я надеюсь. Знаете, на следующей неделе я собираюсь в Нью-Йорк. Поглядев на этот храм денег и материальных ценностей, я лучше понимаю, почему здесь поселился, и надеюсь, что все это еще долго сохранится. Я сделал это ради собственного блага, потому что буду любить все это до конца моей жизни. Ну что ж, поедемте на завод.
