«Моя женщина»?! Святые мученики, с каких это пор?
Если прежде он испытывал сомнения относительно своих планов на завтра, то достаточно было этого мига бешенства, этого позыва к дикой выходке, чтобы понять: он не только сделал правильный выбор, но и слишком опасно затянул с этим решением.
Пора… Время сказать ей. Хоть на это признание должно хватить его честности: он обязан ей многим. Сколько у них было общего! Ничто не оправдало бы его, если бы ей пришлось узнавать обо всем от Сета или кого-нибудь вроде этой сучки Хлои. Но еще не прозвучал колокол. Еще несколько минут можно держать ее в объятиях, так тесно прижав к своему телу.
Джеймс вздохнул и позволил своей руке пробраться, скользнув по ребрам, дальше, к сладостному изгибу ее груди. Боже! Но как она прекрасна, и как многогранна ее красота! Рядом с разряженными, чересчур обвешанными украшениями женщинами она выделялась как прекраснейший цветок. Ее одежда выглядела как естественные лепестки. Никогда больше Джеймсу не ощутить аромата розы после дождя, опьяняющего и пряного, не вспоминая при этом Мелоди. И через десять лет ему достаточно будет закрыть глаза, и он увидит снова блеск ее волос, нежный поворот ноги, бездонную глубину ее взора.
— Мелоди, дорогая моя! — Седовласая матрона уставилась на них. — Это твой молодой человек?
Мелоди слегка отстранилась от Джеймса.
— Нет.
— Я так и подумала, — с заметным облегчением заявила дама. — Я тебя видела раньше с этим молодым адвокатом Робертом Кэмберли. — Дама бессмысленно улыбнулась Джеймсу и поставила точку над — Понимаете, это такой джентльмен. Принадлежит к одному из старейших наших родов.
Ну, значит, пришло время отступить с потерями, решил Джеймс.
— Куда мы идем?
Оркестр умолк, но Джеймс не отпускал руку Мелоди и вел ее к лифтам в дальнем конце фойе.
— В зимний сад на крыше, — сказал он таким мрачным голосом, каким говорят о морге.
— Джеймс, я не могу просто исчезнуть, не сказав ни слова Роберту.
— К черту Роберта!
Ей следовало бы возразить. Но вместо этого она послушно пошла рядом с Джеймсом. Ощущение тепла его объятий уступило место дурным предчувствиям, которые таились в ее сознании уже несколько дней подряд.
Из застекленной мансарды старого отеля можно было любоваться видом города и окрестностей. Летом Мелоди всегда приходила сюда обедать. Ей нравилось сидеть за столиком со стеклянным верхом, скрываясь под большим зонтом от солнца, в окружении пышной тропической растительности и подвешенных корзин с яркими цветами северных широт.
В межсезонье терраса была закрыта для гостей, и они с Джеймсом остановились в углублении у окна на западной стороне, глядя на темные воды пролива.
— Зачем ты привел меня сюда, Джеймс? — спросила она, опасаясь, не уловил ли он нотки страха в ее голосе.
— Мне нужно побыть с тобою несколько минут наедине.
Если бы только она могла принять его слова за чистую монету!
— Зачем?
Он повернулся, чтобы взглянуть на Мелоди. Он коснулся пальцами ее щеки, затем рта. Провел рукой по волосам. Взял в ладони ее лицо с такой нежностью, как будто это была бесценная ваза из фарфора. Он касался ее, как слепой, который хочет запечатлеть в своей памяти ощущение ее физического облика.
Джеймс почувствовал, как она задрожала, и бережно обнял ее, как бы успокаивая и защищая. Теперь она могла слышать биение его сердца, слегка стесненное дыхание, но, хотя его руки были горячими, она продолжала дрожать, холод пронизывал ее до мозга костей.
— Мелоди, — начал он срывающимся голосом, — я…
Люблю тебя? Хочу тебя? Что он скажет? Она закрыла глаза, чтобы задержать слезы. Не эти слова предстоит ей услышать.
— Я… — начал было он снова.
Одна слеза выбралась сквозь веки и поползла вниз, за ней другая.
— На этот раз мы славно потанцевали, не правда ли? — сказала Мелоди дрожащим голосом, лихорадочно стараясь остановить, не позволить ему продолжать.
— Да, — сказал он и прижал ее лицо к своей груди. Ткань рубашки поглотила ее слезы, но ничто не способно было впитать в себя боль, разрывавшую сердце и вызывавшую желание умереть. — Но на этот раз все было по-другому.
— Я хочу знать почему.
— Я должен сказать тебе об этом.
— Нет, — умоляла она. — Нам так хорошо было вместе. В этот раз. Пусть так все и останется.
— Это было в последний раз, — сказал он безжалостно. — Я уезжаю, Мелоди, назад — туда, где мой мир.
— Да, — сказала она, захлебываясь слезами. — Ты должен посмотреть, как идут дела, которые у тебя остались там.
— Я больше тебя не увижу.
— До следующего раза… — Слова выходили из ее горла, преодолевая застрявшую там боль.
— Не будет у нас следующего раза.
Она больше не владела собой, гордость покинула Мелоди.
— Джеймс, пожалуйста, скажи, что это не всерьез.
— Я должен уехать. Моя жизнь не здесь.
— Но моя здесь, и у меня есть связи. Я могу замолвить словечко…
Мелоди умолкла и застонала, когда поняла, что она делает.
— Ты бы хотела этого, не так ли? — ответил он, скривив свой красивый рот от неприязни. — Твой самый большой талант состоит в раскапывании наиболее уязвимых мест человека, а результаты раскопок ты развешиваешь затем на своем заднем дворе на всеобщее обозрение.
В замешательстве Мелоди густо покраснела.
— Прости меня, Джеймс! Я не хотела тебя оскорбить.
— Может быть, тебе интересно будет узнать, — продолжал он, с презрением отметая ее извинение, как оно того, без сомнения, и заслуживало, — что мне сегодня вечером предложили работу, от которой при иных обстоятельствах я едва смог бы отказаться. Очень престижная работа, Мелоди, — стать дизайнером строящихся по прежним образцам деревянных шхун, что бороздили на рубеже столетия воды залива. Спрос на подобные суда растет, и наш драгоценный старый Порт-Армстронг наживается на моде с обычным алчным рвением. Отцы города так хотят заключить сделку со мной, что фактически готовы предоставить мне полную свободу.
Несмотря на откровенно выраженное пренебрежение, было ясно, что Джеймса привлекал брошенный ему вызов.
— Но это же большая честь для тебя, Джеймс! — воскликнула она в слабой надежде, что заразит его своим энтузиазмом и он пересмотрит решение.
— Очень даже. — Короткая саркастическая улыбка Джеймса не оставила камня на камне от ее надежд. — Думаю, твоя приятельница, что заговорила с нами в танцевальном зале, не возмутилась бы при виде тебя со мной, знай она, как уважает меня ваше почтенное традиционное общество.
— Мне наплевать, что думают мои друзья, — запричитала Мелоди, видя крушение всех своих надежд. — Меня волнует твоя судьба — наша с тобой судьба. Почему ты не хочешь принять это деловое предложение?
— Потому что это означало бы пустить корни, а я из другого мира. И мы не принадлежим друг другу.
— Мы могли бы, если бы ты захотел, попробовать.
— Тебе не следует пытаться, — сказал резко Джеймс. — Я видел, сколько несчастий происходит из-за того, что люди пытаются цепляться за приглянувшееся им, но с самого начала обреченное.
Мелоди взглянула на него сквозь слезы. Она молчаливо объяснилась ему в любви.
— Не надо, — остановил он ее, как если бы она произнесла свою мысль вслух. — Я этого недостоин.
— Оставь это решать мне.
— Нет. Ты должна искать кого-нибудь из своей среды.
— Речь идет о чем-то большем, чем моя среда. А что будет с нами, Джеймс? — Мелоди сделала глубокий быстрый вдох и словно бросилась в поток. — А куда ты денешь факт, что мы занимались любовью? Разве это ничего не значит?
Итак, она сделала этот шаг, единственный шаг, который она клялась никогда не совершать: выступила в роли обиженной женщины, прибегла к шантажу. О боже, что за этим последует?
Джеймс был невозмутим.
— Мы неделями играли с огнем, и я кляну себя за то, что случилось. Теперь в моих силах прекратить игру. Пожалуйста, не делай мою задачу еще более сложной, чем она есть.
Он поднял ее подбородок и потянулся губами к ее рту в последний раз. Никогда раньше поцелуй не приносил такой сладости и не волновал ее так глубоко. Оторвав от нее губы, он захватил и частичку ее сердца. Боль была мучительна.
