Внутренний ответ: в ваших словах звучит гордость…
Не только «осуждение людей», но и многие другие слова в церкви явно значили совсем не то, что в языке, привычном для Ани. Например, «гордость», «смирение», «терпение», «радость».
Раньше Аня считала, что гордиться чем-то — например, достижениями друзей или своей страной — это хорошо. Она полагала, что надо «гордо смотреть в лицо опасности». А еще можно «гордо молчать», когда тебя пытают фашисты.
В церковных книжках же было написано, что «гордость» — страшный грех. Почему — Аня решительно не понимала. Но на всякий случай перестала употреблять это слово. Например, избавилась от привычки говорить друзьям, достигшим в чем-то успеха: «Молодец! Я горжусь тобой!».
Кроме того, в церковных книжках советовали не слушать, когда тебя хвалят — пропускать слова мимо ушей (иначе возгордишься). Более того, других людей тоже хвалить было нельзя — потому что этим ты вводишь их в искушение возгордиться! Получалось, что если ты даже скажешь другу слово «Молодец!», ты тем самым причинишь вред его душе. Но как же не похвалить коллегу за хорошо выполненную работу? Как не сказать ребенку, впервые в жизни самостоятельно нарисовавшему картинку: «Умница! Очень красивая картинка!» И почему, в конце концов, церковь запрещает говорить людям что-то приятное, почему Аня не имеет право сказать умному человеку, что он умен, а подруге, только что пришедшей из парикмахерской, что у нее красивая стрижка?
С церковным термином «смирение» были аналогичные проблемы. До сих пор Аня обычно слышала его в составе выражения «но он не смирился перед лицом трудностей и продолжил борьбу». Выходило, что церковь призывает смиряться перед лицом трудностей. То есть, не стремиться к победе, сдаваться без борьбы? Неужели это хорошо и правильно? Нет, у слова «смирение» в церкви явно другой смысл — но вот какой?
Смысл термина «терпение» тоже был неясен. В языке, на котором Аня всю жизнь говорила, «терпеть» обычно сочеталось со словом «боль». То есть, терпение — это всегда страдание. Так почему же священники и книги призывают к терпению? Неужели Богу нужно, чтоб человек страдал? Да не может такого быть!
— Слушай, — как-то раз спросила Аня свою приятельницу, жену священника, — а Бог хочет, чтоб человек был счастлив?
— Насколько я знаю, в православии нет понятия «счастье», — ответила она. — Есть понятие «радость».
— А что оно означает? В какие моменты человек испытывает радость?
— Например, когда стоит в храме после причастия и произносит благодарственные молитвы.
— А человек может испытывать радость только в храме или где-нибудь еще? У меня складывается впечатление, что только в храме. А всё, что за пределами храма — это считается не радостью, а греховным удовольствием.
— Сложный вопрос. Ты лучше его батюшке задай.
Аня так и поступила — спросила у священника. И выяснила, что еще можно гулять по лесу и радоваться природе, птичкам и солнышку.
Относительно других способов получения радости священник был не уверен.
— Понимаете, — сказал он, — очень легко спутать радость с греховным удовольствием…
А страшнее всего был ад. Аня представляла его как наказание. Если не будешь выполнять инструкции, тебя отправят после смерти в ад на вечные муки. И если даже будешь выполнять инструкции, всё равно никакой гарантии, что тебя возьмут в рай, нет. Остается только надеяться на милость Бога — может быть, пожалеет и не накажет.
Восемь лет Аня жила далеко от родителей, и ее никто не наказывал. Она была счастлива и наивно полагала, что сможет быть счастливой до конца жизни. В церкви Аня с ужасом обнаружила, что от наказания не уйдешь. И от куда более страшного наказания, чем ремень и крики матери, — от вечного мучения после смерти.
От родителей можно было сбежать.
От Бога не сбежишь.
* * *
Прошел еще год. За это время Аня потолстела на пять килограммов, стала гораздо хуже выглядеть и почти потеряла интерес к работе. Люди тянулись к ней всё меньше, друзья звонили всё реже.
— Ты раньше была такая жизнерадостная, энергичная, интересная, умная! — как-то сказала одна из подруг. — А сейчас… Эх!
— А сейчас скучная и вялая, да? — спросила Аня.
— Ну, ты изменилась с тех пор, как стала ходить в церковь. И прямо скажем, не в лучшую сторону.
— Это только кажется, что не в лучшую. На самом деле, я только и делаю, что стараюсь стать лучше. Добрее, например.
— Да?
— Да. Например, раньше, когда меня обижали, я так отвечала, что мало не покажется. А теперь я стараюсь молчать и терпеть.
— По-моему, ты стала не добрее, а беззащитнее… Ну ладно, дело твое. Вот только глядя на тебя совершенно не хочется начинать ходить в церковь. Смотришь на тебя и думаешь: ё-моё, вот что христианство с человеком делает…
«Почему мне так плохо, почему мне так плохо, Господи? — спрашивала Аня, стоя на коленях перед иконой. — Ты же всеблаг, раз мне так плохо — значит, это для моей же пользы, я понимаю. Наверное, я что-то делаю не так, причина в этом, я что-то делаю не так. Но что, Господи? Пожалуйста, вразуми меня, ответь мне, что? Я всё сделаю, как Ты скажешь, я исправлюсь, я все силы к этому приложу, Ты же знаешь, я на все готова, мне только нужно понять, что делать. Пожалуйста, пожалуйста, вразуми меня, ответь мне устами священника, либо помоги выбрать нужную книгу, где всё написано, всё объясняется, пожалуйста, Господи!»
Аня шла в храм, задавала вопросы священникам, покупала в церковной лавке книги, и везде, везде было одно и то же — поститесь, молитесь, боритесь с грехами, соблюдайте заповеди…
Аня постилась не просто в меру сил, а на пределе возможного: еще чуть-чуть ужесточить пост — и это начнет сказываться на здоровье. Она мучительно бросала курить — брала сигарету, только когда становилось уж совсем невмоготу. Однажды попробовала молиться ежедневно по три-четыре часа подряд. Через несколько дней у нее, что называется, поехала крыша — в голову лезли ужасающие картины, в ушах звучали стоны и крики. Аня побежала в храм, спросила, что с ней такое, и получила нагоняй от священника: оказалось, нельзя неподготовленному человеку так резко увеличивать время молитвы, нужно делать это постепенно. Аня послушалась — стала молиться «в меру сил».
