Во время развода она заявила суду о решимости вернуть себе девичью фамилию, что еще больше разгневало Хоуганов, и без того исходивших желчью. Именно тогда до нее стали доходить обрывки полностью беспочвенных, лживых слухов, которые они распускали о ней по всему городу. И именно тогда она приняла решение покинуть Вайоминг. В Уинстоне не было никакой возможности сделать карьеру в какой бы то ни было области, а ей хотелось, чтобы жизнь прошла не напрасно. Теперь она вспомнила, что надеялась тогда, что ее решение уехать сможет поколебать решимость отца отречься от нее. Не поколебало.
Что касается симпатии и уважения Хардина по отношению к Саймону, она в них не сомневалась. Если ей не изменяет память, Саймон всегда ладил с людьми. Лишь с ней, со своей дочерью, своим единственным ребенком, он был жесток и неумолим.
Дина тяжело вздохнула. Она вновь посмотрела в окно. Даже в темноте местность была знакомой, и она попыталась принудить себя сосредоточиться на ориентирах за окном. Все же это лучше, чем размышлять о причине, заставившей ее в конце концов вернуться домой…
Однако мысли о доме, о прошлом не желали покидать ее, и она наконец перестала им сопротивляться. К тому же не все воспоминания причиняли ей боль. Например, ее мать была исключительно доброй и заботливой женщиной. Пока Опал Колби была жива. Дина росла счастливым ребенком. Да и Саймон не был тогда таким суровым и непреклонным.
Теперь, оглядываясь на прошлое, Дина понимала, что, как только мягкость и кротость матери перестали служить примиряющим фактором в семье, семья их как бы перестала существовать. Саймон занимался своими делами, отвлекаясь лишь для того, чтобы убедиться, что Дина ведет себя как положено, а это означало: отсутствие косметики, правильный, с его точки зрения, подбор книг и телепрограмм, никакой болтовни по телефону и еще дюжина прочих пощечин самолюбию повзрослевшей девушки.
Во всяком случае, именно так Дина воспринимала строгие приказы и выговоры, получаемые от отца. Девушке, тяжело переживающей период созревания и только что потерявшей мать, такая жизнь казалась невыносимой. Она много раз говорила себе, что ненавидит отца всей душой, но это отнюдь не было правдой. Все, чего она так хотела от него и от отсутствия чего так страдала, — это чтобы он обнял ее и даже уложил вечером спать, как иногда делал в ту пору, когда была жива мать.
Теперь, став взрослой и получив медицинское образование, Дина поняла, что после смерти Опал Саймон не смог превозмочь горе. Его сердце ожесточилось, и поскольку он не понимал всех тонкостей души девушки-подростка, то продолжал обращаться с ней как с ребенком. Он умел поладить с ребенком, но не знал, как справиться со взрослеющей дочерью. Дина писала ему об этом в своих письмах, но, видимо, Саймон не прочел ни одного из них. Ее сердце обливалось кровью, когда она представляла себе, как он рвет ее письма или выбрасывает их, не читая. А что еще она могла думать?
При виде огней Уинстона она немного выпрямилась на сиденье, сожалея, что нельзя попасть на ранчо, не проезжая через город. Слишком много дурных воспоминаний было связано с этим городом — ее брак, семья Хоуган и распускаемые ею лживые слухи, развод, то, что каждый в городе знал: ее отец не поздоровается с ней, случись им встретиться на улице… Как и в любом маленьком городе, здесь все все знали друг про друга. Она нисколько не скучала по Уинстону или по кому-либо из здесь живущих и не испытывала по этому поводу ни малейших угрызений совести.
Въехав в пределы города, Рай снизил скорость. На главной улице не было ни машин, ни пешеходов. Лишь кое-где светились окна. Уинстон начинал пробуждаться ото сна, хотя было еще очень рано.
— Должно быть, вы здесь ходили в школу, — сказал Рай.
— Да, — коротко ответила Дина, не склонная сейчас к долгим беседам.
Рай вздохнул, он не мог обижаться на молчаливость Дины. Она, очевидно, сильно страдает, и, поскольку за все время работы Рая на ранчо «Уинд-Ривер» она ни разу не навестила отца, Рай не мог представить себе, что творится у нее на душе. Возможно, она испытывает чувство вины? Внезапно его заинтересовало то, о чем он раньше даже не думал. В самом деле, почему Дина не приезжала домой в течение трех лет? А может, и дольше, ведь Рай не знал, сколько она отсутствовала до того, как он поступил на работу к Саймону. Пожалуй, чувство собственного достоинства у нее такое же, как у Саймона. К примеру, видел ли он хоть раз, чтобы Саймон потерял самообладание? Или позволил кому-то вторгнуться в свой внутренний мир? Да, думал Рай, мне нравился мой работодатель, я уважал его, но между нами всегда сохранялась дистанция, не позволявшая мне назвать его другом.
Ранчо находилось в двадцати милях от Уинстона. Вновь оказавшись за городской чертой. Дина ощутила, что ее напряжение несколько спало. Она с трудом сглотнула. Оставалось совсем недолго, меньше получаса, и вот тогда-то и начнется истинный кошмар. Она попыталась подумать о чем-то постороннем. Ей пришло в голову, сколько раз она проезжала этим путем — от ранчо до Уинстона и обратно. Она знала каждый изгиб этой дороги, каждый ее поворот, каждую выбоину, кроме, пожалуй…
— Дорогу заасфальтировали, — удивленно произнесла она, обращаясь больше к себе, чем к Раю. Однако тот подумал, что она заговорила с ним.
— А разве она не была асфальтированной, когда вы жили здесь?
— Она была засыпана гравием.
— Наверное, с тех пор, как вы переехали в Сиэтл, здесь многое изменилось, — сказал Рай. В его искренней фразе не было и тени осуждения. Так, по крайней мере, ему казалось.
Дина резко повернулась к нему:
— А что вам известно о моем отъезде? — Она считала, что он ничего не знает об истории семьи Колби, но теперь засомневалась. И если ему известно об их напряженных отношениях с Саймоном, то с чьих слов? Неужели о ней до сих пор по Уинстону бродят слухи и пересуды? Не было ничего страшного в том, что кто-нибудь узнает правду о ее прошлом, но ей казалась невыносимой мысль, что кто-то, хотя бы и незнакомый, способен поверить этим лживым слухам.
Ошеломленный ее тоном, Рай решил ответить тем же:
— Я ничего о вас не знаю, и не надо срывать на мне раздражение. Я не вмешиваюсь в чужие дела и не люблю, когда вмешиваются в мои. Это мой жизненный принцип.
Отрезвленная его отпором, Дина молчала. Поделом ей. Откуда Раю знать, что прошлое — ее больное место? Не следовало говорить с ним так задиристо. К тому же очень мило с его стороны было проснуться среди ночи для того, чтобы встретить ее в аэропорту, и она по достоинству оценила его любезность.
— Я не поблагодарила вас за то, что вы меня встретили, — виновато произнесла она. — Позвольте мне исправить свою ошибку. С тех пор как вы позвонили…, я…, я сама не своя.
