Я влез на печь, но заснуть уже не удавалось. Я нашел логичное и простое объяснение ночному визиту, я даже понял, почему он пришел именно ко мне. Если он копатель, то местные его, вероятно, не жалуют, а то и вообще грозятся побить. А тут я, на машине с номерами другого региона, не местный, а значит, скорее союзник, чем враг. Так что беспокоил меня уже не гость. Запертый дом словно ожил — вздыхал, потрескивал, на чердаке кто-то пробежал невесомыми лапками. Я точно знал, что это не мыши, мышам надо что-то есть, а унюхать мою колбасу они бы еще не успели. Очнулись комары и принялись противно звенеть над ухом. Я слез и зажег свечу, но получилось еще хуже: горела она ровно, зато по углам метались огромные тени, нагоняя неуместную жуть, и ладаном запахло так, что я посочувствовал всем чертям.
И все-таки что-то мне не давало встать и открыть окно. Может быть, странная походка моего ночного гостя и то, как неподвижно он стоял и смотрел.
Вскоре начало светать. По соседству заголосили петухи, замычала корова, в общем, пробудилась жизнь, и бояться стало решительно нечего. Я, матерясь, в очередной раз покинул печь, задул свечу, уже понимая, что если и засну, то потом не смогу не то что ходить — сидеть нормально, так ломило все тело, — вскарабкался на свое пыточное ложе, закрыл глаза и все-таки уснул.
Глава 2. Ведьмино логово
«Инда взопрели озимые. Рассупонилось солнышко, расталдыкнуло свои лучи по белу светушку». Бессмертные строки Ильфа и Петрова приходили на ум всякий раз, когда меня тянуло что-то написать. Они охлаждали: уровень чуть выше, чем пресловутое «Стальное вымя», мне все равно не светил, а тяга к творчеству просыпалась, как и у всех. Особенно если выйти с утра в заросший травой двор, вдохнуть деревенский чистейший воздух, от которого с непривычки сразу шумит в голове, послушать, как орут в кустах невидимые птички. И, конечно, когда жуть как хочется есть, ведь как известно, писатель должен быть голодным, а в то утро это было как раз про меня.
Нюхать свои портянки я не стал, но, поскольку спал в одежде, распотрошил сумку и переоделся. Вид у меня был отвратительно городской, и я даже немного обрадовался, когда слегка заляпал кетчупом футболку. Остатки колбасы придали сил, я взъерошил волосы, сунул в карман портмоне, ключи от машины и мобильник — больше по привычке, потому что кто мог мне в такую рань позвонить и кому нужно было мое ведро на колесах, — зашел за дом, решил насущные проблемы и вышел на проселок.
Машина была цела. К ней, похоже, вообще никто не подходил, а я вспомнил о ночном госте. Пока я ел, переодевался и страдал по своей несостоявшейся писательской карьере, я старался об этом не думать, списывая все на воображение, усталость и просто-напросто на сон, но сейчас я отчетливо понимал, что мне ни черта не приснилось, все было на самом деле. Странный человек, зачем-то притащившийся…
Ничего необычного, просто он хотел зарядить телефон. И было бы неплохо, чтобы я не оказался в деревне таким же изгоем.
С этими мрачными мыслями я пошел осматриваться.
Стояла сушь, и именно поэтому то, что местные называли дорогой, было укатано и покрыто пылью. Весной и осенью тут было не проехать кроме как на тракторе, и характерные рытвины подтверждали, что я прав. Я шел, крутил головой и насчитал примерно двадцать домов, из которых жилыми выглядели штук пять или шесть, пока не добрался до магазина. Который внезапно оказался закрыт.
Я глянул время: половина одиннадцатого. Магазин был примечательный — деревенский дом чуть покрепче прочих, с намертво прибитой и уже изрядно полинявшей красной вывеской с белыми буквами: «ПРОДУКТЫ. Бытовая химия. Инструменты. Разное. Обмен валюты. Оплата сотовых». Вот обмен валюты меня удивил. И все же я походил вокруг, потыкался в окна — ничего, — несколько раз дернул дверь. Потом вздохнул и сел на крыльцо, наплевав на чистые джинсы и пожалев, что не взял с собой в деревню смартфон: можно было бы скоротать время хотя бы с игрушками. Но и так я нашел, чем заняться.
Деревня жила. Пока я тух на крыльце в ожидании хозяина или продавца, мимо меня два раза прошел какой-то дед с топором, бабка с двумя козами, потом появился мужик. С мужиком я хотел даже поговорить, тем более что направлялся он в сторону магазина, но быстро понял, что разговора толком не выйдет.
— Аэм-м-мн, — сказал мужик, хватаясь за перила и вопросительно глядя тусклыми глазами на дверь. — М-мы-э?
— Ага, закрыто, — ответил я, стараясь выглядеть дружелюбно. — Вот такие вот дела, брат.
— Мэ-э, — протянул мужик. — Мыэ-э а-а-а?
Я почесал голову.
— Соберись, — посоветовал я. — А то я ни фига не понимаю. Давай еще раз с начала, лады?
Мужик с готовностью кивнул.
— А М-миш-шка г-где? — спросил он достаточно членораздельно.
— Продавец? — уточнил я. — Ну, видишь, закрыто.
— А-а-а, — кивнул мужик. — М-м-мыэ?
— Не, брат, так не пойдет, давай опять по-русски.
— А пхл… а пых п хл? А пыхмляться! — наконец справился мужик и наклонил голову. Я только помолился, чтобы он вообще устоял на ногах.
— Ну извини, — развел я руками. — Про запас надо иметь на такой случай.
— А-а-а! Был! — тряхнул головой мужик и покачнулся. — Б… б… был. М-миш-шка в… все вы… пил. И хде?
До меня начало кое-что доходить.
— Слушай, — сказал я мужику, поднимаясь, — если Мишка с тобой пил?.. — Мужик опять кивнул. — Ну вот. Ты бы в таком вот состоянии магазин открыл?
— Мнэ-э-э-э!
— Ну вот… не судьба тебе, братан.
Какое-то время мужик переваривал услышанное.
— Т-ты? — наконец он ткнул в меня пальцем. — А?
— Не, извини. Я не пью. Ага, совсем, у меня язва. И это, как его, по гинекологической части. — Я выразительно потыкал себя двумя пальцами в горло. — Выпью — все, кирдык. На вот тебе за меня, — я достал из портмоне и протянул мужику полтинник. Пьяный-то он был пьяный, но купюру как языком слизнул, я даже и не заметил. — Будь здоров, брат!
И, оставив мужика страдать в ожидании Мишки на крыльце запертого магазина, я продолжил свой путь по деревне. В конце концов, с голоду я точно не должен был помереть, запасы у меня еще были, в крайнем случае, я мог скататься в село с церковью — заодно и иконы туда отвезти, — а еще у меня появилась возможность наладить с местными хороший контакт.
Я шел и высматривал бабку с козами. На самом деле я не был уверен, что отличу козу от козла, но рассудил, что двух козлов держать не имеет смысла, а значит, хоть одна животина должна давать молоко. И мычание я слышал, а это значило, что коровы тоже имеются, и я могу предложить деревенским выгодный обмен: еду на деньги.
Бабку с козами я обнаружил на другом конце деревни, если считать от моего дома. Она возилась на огороде, и я некоторое время наблюдал, как колышется ее зад. Потом это зрелище мне надоело, и я осторожно постучал по забору. Бабка не отреагировала, и тогда я окликнул:
— Бабушка! А бабушка?
Бабка резво обернулась, многозначительно обтерла руки о фартук, уставилась на меня.
— Я молочка козьего хотел, бабушка. Продадите?
Бабка подошла к забору, рассмотрела меня.
— Ты чьих же будешь? — спросила она басом.
— Я… да я сам по себе, — ответил я, немного напуганный таким напором. — Тот дом в конце деревни, который пустой стоял, я теперь там живу… в отпуск приехал.
— Да у нас, почитай, половина деревни пустых домов, — хмыкнула бабка, отступая и жестом приглашая меня войти. — А молока продам, чего нет. Все Петро не просить в село везти, к тому же, он опять пьяный, наверное.
Я не стал выдавать своего нового знакомого, прошел за бабкой, поднялся на терраску.
— Вот тут посиди, сейчас приду. По сорок рублей бутылка у меня. Будешь брать? — строго допросила бабка.
— Да, конечно. — Я был уверен, по привычным мне ценам, что козье молоко стоит как крыло «Боинга», ну, может быть, ненамного дешевле. — Я и две возьму.
Бабка кивнула и ушла.
У нее было отличное хозяйство! Это меня искренне удивило. На вид ей было за восемьдесят, но среди городских старушек таких живчиков я не видел. Прямая спина, сильные руки, и, если не считать морщин, то кожа как у тридцатипятилетней. И в ее почтенном возрасте она держала огород, скотину, кур — они кудахтали где-то за стенкой, — и весь участок был в цветах. И нигде, вот просто нигде ни отвалившегося, ни грязного. Чудеса, да и только.
