Раздался телефонный звонок, и Линн раздраженно сняла трубку. Сегодня у нее нет настроения вежливо выслушивать уговоры агента, старающегося застраховать очередную клиентку.
— Слушаю, — рявкнула она.
— Добрый вечер, Линн. Я звоню, чтобы узнать, к какому поезду завтра за тобой приехать.
Она сразу же узнала холодный, немного ироничный голос.
— Адам! — воскликнула она и, отложив в сторону недоеденное яблоко, выпрямилась, испытывая внезапный прилив бодрости. — Адам, просто потрясающе! Ты завтра будешь в Брэдбери?
— Естественно. Как же иначе я смогу встретить тебя на станции?
— А я-то думала, что ты на Западном побережье. Папа сказал, что тебе пришлось вылететь туда три месяца назад, и больше я о тебе ничего не слышала.
— Я действительно побывал на Западном побережье, а вот теперь вернулся. Мне приятно слышать, что ты в курсе моих дел.
Ей послышалась усмешка, смягчившая его обычно холодный голос, и почему-то обрадовали его слова. А когда она положила усталые ноги на диванную подушку, дневное напряжение стало постепенно покидать напряженные мускулы. Говорить с Адамом всегда так приятно.
— Нахал! — притворно рассердилась Линн. — Ты ведь мой лучший друг по меньшей мере уже шестнадцать лет. Как я могла не заметить твоего отъезда?
— Если бы я знал, что ты без меня скучаешь, то прислал бы тебе хотя бы почтовую открытку. — Не успела она ответить, как Адам добавил: — Ну ладно, считай, что мы покончили со взаимными признаниями в вечной преданности. Так скажи все-таки, к какому поезду мне лучше подъехать, чтобы встретить тебя? В семь тридцать или в девять часов? Внезапно Линн пожалела, что работа у Дамиона снова отнимает у нее часть выходных. Как приятно было бы провести целых два дня в общества Адама.
— К сожалению, мне не удастся приехать так рано, — сокрушенно ответила она. — На утро у меня намечено несколько дел, но я постараюсь уехать двенадцатичасовым поездом; он прибывает в Брэдбери в два тридцать.
— Неужели ты не можешь отложить свои дела? Твоя мама уже испекла к ленчу пироги с черникой, а я привез из Калифорнии новый рецепт мороженого — с ореховым маслом и виски.
Линн рассмеялась.
— Какой ужас! Я почти рада, что меня при этом не будет. Ладно, обещаю поскорей разделаться со всеми делами, но отложить их, к сожалению, не могу. Дамион сказал, что не справится без меня.
— Понимаю… Дамион. Естественно, Дамион прежде всего. Что ж, постарайся приехать хотя бы к половине третьего, и если будешь хорошо себя вести, могу взять тебя на рыбалку. В сарае твоего отца давно томятся земляные черви. А ты будешь насаживать мне наживку.
Она засмеялась, вспомнив с ностальгической тоской, сколько раз они с Адамом ходили на рыбалку и про свой нездоровый интерес к извивающимся земляным червям.
— Эй, ты забываешь, что мне уже не десять лет, — сказала она. — Мой детский интерес к червям с тех пор перешел на более высокие материи.
— Да, знаю. Когда ты была ребенком, тебя завораживали скользкие и ползающие существа. А теперь заворожил Дамион Таннер.
Наступила короткая пауза, после которой Линн издала смешок.
— Честно говоря, Адам, тебе не мешало бы взять несколько уроков хороших манер! По-моему, ты даже не понимаешь, что сейчас сказал.
— Возможно. Я всегда лучше справлялся с цифрами, чем со словами. — Каменная четкость его голоса сменилась нежностью. — У тебя усталый голос, Линн. Отдыхай, завтра увидимся.
— Я буду ждать встречи.
С улыбкой она положила трубку и почувствовала себя более счастливой, чем днем. Милый Адам, он такой чуткий.
Линн была единственным ребенком в семье и появилась у немолодых родителей, когда они уже давно смирились с мыслью о бездетности. Адам Хантер заменил ей старшего брата. Он поддразнивал ее, защищал при необходимости, смеялся с ней, терпеливо выслушивал ее болтовню. Любил и заботился и ни разу не бросил в трудную минуту.
Она познакомилась с ним шестнадцать лет назад, тем летом, когда ей исполнилось десять лет. Ему было восемнадцать и, на ее детский взгляд, он уже перевалил за ту таинственную черту, что отделяла взрослых от детей.
Ее родители владеют преуспевающей гостиницей на северо-западе Коннектикута, и она привыкла к оживленной жизни, наполненной суетой приезжающих и уезжающих людей. Добродушной по натуре, ей нравилось общаться с постояльцами. Однако особенно она привязалась к Адаму, поскольку мать объяснила, что он проведет в гостинице все лето и что отец будет навещать его по выходным. Такие постояльцы бывали у них редко, и она вскоре догадалась, благодаря вспышке детской интуиции, что Адам одинок и несчастлив. Он неприкаянно слонялся по саду, ничем не занимаясь. Линн была типичной девятилетней девочкой, полной бурлящей энергии, и такое вот праздное одиночество в саду казалось ей кощунственной тратой драгоценного летнего времени.
Один из служащих гостиницы сделал для нее маленький деревянный ящик с крышкой из проволочной сетки — домик для живущего у нее семейства улиток. И в один особенно сумрачный день, спустя примерно две недели после приезда Адама, она отправилась на задний двор поискать себе новых питомцев. На обратном пути Линн так засмотрелась на гигантскую улитку, которую только что поймала, что с размаху налетела прямо на Адама.
— Ты что, ослеп, что ли?
Она с беспокойством заглянула в ящик, чтобы убедиться, что никто из улиток не пострадал. И прошло какое-то время, прежде чем она вспомнила наставления матери о том, что с гостями надо держаться вежливо.
— Извини, — поспешно сказала Линн. — Я не видела, куда иду. Я не запачкала тебе одежду?
— Нет, все в порядке. Да и вообще это старая рубашка.
«Он такой грустный, — заметила она, — и его серые глаза покраснели и припухли». Ей не хотелось думать, что он плакал. Ведь всем известно, что взрослые не должны плакать. Особенно мужчины. Что могло случиться, чтобы заставить плакать такого большого, как он?
— Хочешь посмотреть на моих улиток? — предложила она, стараясь изо всех сил держаться по-дружески.
Мать не переносила этих безобидных созданий, отец относился к ним терпимо, а вот мальчикам в школе они ужасно нравились. Адам был выше отца и шире в плечах, так что выглядел вполне взрослым. Однако она решила, что улитками он все-таки заинтересуется, как мальчики из школы, а не отнесется к ним свысока, как взрослый мужчина.
— У меня тут есть одна такая большая, а на спине у нее дети, — объяснила Линн. — Как ты считаешь, это их мать?
— Нет. — Он едва заглянул в выстланный травой ящичек. — Они просто часть одной колонии. Улитки ведь гермафродиты.
