Залить. Затушить к чёртовой матери.
— Очень серьёзно, — приподняла она за подбородок его лицо. — Сейчас ты закажешь коньяк. Потом будешь думать, что тебе со всем этим теперь делать.
— Это вряд ли, — усмехается он. — Скорее я буду безмятежно спать.
— Да, согласна, — легко соглашается она. — Об этом ты не будешь думать. Это получится у тебя как бы само.
— А дальше?
— Хм… — кокетливо опускает она глаза. — В твоём будущем такие пробелы. Но думаю, ты разведёшься с женой. Тем более она тебе изменяет, хоть ты и усердно закрываешь на это глаза. А потом будешь меня искать. Поэтому я сразу тебе кое-что покажу.
Недолго думая, она встаёт и приносит свой паспорт.
— Вот видишь, — открывает титульный лист.
«Ох, эти женщины!», — написано на его лице, когда независимо от его желания глаза скользят по буквам, цифрам, датам, запоминая, консервируя в мозгу эту ненужную информацию.
— А вот адрес, — открывает она страницу с пропиской.
И не зная зачем, но туда он тоже смотрит. И тоже «фотографирует», автоматически отмечая, что она живёт совсем в другом районе города, что ехать долго, каждый день не намотаешься.
«Вот что за…!» — выдохнув, матерится он про себя.
— Спасибо за шампанское, — легко спрыгивает она с кровати и подбирая с полу свои вещи, одевается.
— И что там дальше? С этими пробелами? — уточняет он у её острых лопаток, выпирающих сквозь свитер.
— Мы больше не встретимся, — подхватывает она свою сумку, перекидывает через руку пальто.
— Почему? — спохватывается он, что она уходит.
— Потому что аэропорт открыли. А мы летим в разных направлениях.
И в шумном переполненном зале ожидания, и у стоек регистрации, и в очереди на посадку Роман всё беспомощно крутил головой, прикусив губу, выискивая её среди пассажиров. Но она словно слилась с безликостью этого аэропорта, стандартного, серого, стеклянно-бесконечного. И растворилась в ней. Без следа.
Три месяца спустя.
— Девушка, вы не можете не пропустить меня в палату, — бесновался он у поста медсестры.
— Это почему же? — хмыкнула в ответ непреклонная как инспектор ГИБДД девушка в белом халате. — Вы ей кто? Муж? Брат? Родственник?
— Нет. Но я оплатил эту операцию. И эту палату, — не зная какие найти весомые аргументы для этой Фемиды, выпалил он с отчаяния.
— Да хоть всю больницу, — закрыла она журнал, в который до этого пялилась. — Не положено.
— Да как же вы не понимаете, — чуть не взмолился он. — Я люблю её. Просто люблю.
Между взмахами её густо накрашенных ресниц, казалось, прошла вечность. А потом она встала и захлопнула окошко для передачек, в которое Роман пытался просунуть голову.
Ещё одна вечность прошла, когда он, как дурак, стоял и не знал: ему уже уходить или снова попытать счастья, когда загремел засов на двери, словно в тюремных казематах, и дверь распахнулась.
— Белый халат есть?
— Да, да, — залез он в пакет. И, неловко присев, зажимая между коленок пакет, просовывал руки в рукава под грозным, но уже потеплевшим взглядом медсестры.
— Только недолго. Она ещё очень слаба.
— А прогнозы? — сглотнул он, боясь услышать ответ.
— Хорошие. Доктор сказал, что время, конечно, было упущено, опухоль хоть доброкачественная, но сильно разрослась, давила и на пищевод, и на желудок. Она элементарно могла умереть от истощения. Но ей с вами повезло. Где ж вы раньше были, влюблённый? — беззлобно покачала она головой вслед.
— Долгая история, — обернулся он и только что не побежал по коридору.
А потом волновался как пацан, прежде чем постучать в дверь.
И открыл её сам, не дождавшись ответа.
— Привет! — смущаясь, паникуя, нервничая сел он на стул возле кровати.
До слёз, не моргая, боясь моргнуть, всматривался в её бледное лицо. Когда её пухлые, как прежде, но обветренные, словно зацелованные на ветру губы дёрнулись в слабую улыбку:
— Привет. Как ты…
— Тебя нашёл? — улыбнулся он в ответ.
— Понял…
— Что ты умираешь? Когда узнал, что квота на бесплатную операцию на следующий год, а на платную — денег у тебя нет? Или что ты бы до неё не дожила?
«Нет», — качает она головой.
— Что надо развестись с женой? — накрывает он горячей ладонью её безжизненную руку. — Так это ты мне напророчила.
— Что это — я, — слегка сжимает она его пальцы.
— Не сразу, конечно. Сначала я долго и мучительно гадал, почему никак не могу тебя забыть. Потом понял, что надо просто спросить об этом у тебя. Затем всё не решался тебя найти. Боясь, что перед тобой, такой гордой, независимой, свободной, не верящей в Деда Мороза, буду выглядеть смешно. А потом…
— А я поняла, что никогда тебя не забуду, когда такой злой, раздражённый, недовольный ты сел рядом со мной на лавку, — произносит она тихо. — Что ты будешь первым и последним мужчиной на земле, которого я любила.
— Роман, позвольте представиться.
Но она снова отрицательно качает головой.
Да, какая разница как его зовут. Какая разница как зовут её.
Она — Женщина.
Та, без которой его жизнь не имеет смысла. Та, без которой не взлететь.
Воспетая поэтами и художниками. Боготворимая и проклинаемая. Вдохновляющая и свергающая с пьедесталов одним взглядом. Покоряющая даже голыми плечами. Его — одним. Единственная. Неповторимая. Одна.
Та самая. Женщина, с которой в его будущем не будет пробелов.
Конец
