все, изначально неправильно. С тех самых гребаных гладиолусов неправильно.
От услышанного даже села. Правильней даже сказать рухнула на ближайший стул. Пару раз тупо моргнула, а потом уточнила:
- Ты помнишь про гладиолусы?
Ветров подтащил второй стул, поставил его напротив моего и тоже сел.
- Я все помню, Лер. Пушкина, портрет основателя школы, как дядя нас из ментовки вытаскивал после «горки» в универе. Я про нас с тобой все помню, Лер. Не забывается такое.
Почему-то из всего предложения ярче всего прозвучало именно «нас с тобой». Уж точно не из-за сдохших колоний нервных клеток и ведер пролитых слез.
- Именно поэтому ты всегда предпочитал уходить по-английски.
- Именно поэтому, – он не стал спорить, чем разозлил еще больше.
- Логично, – ответила едко и посмотрела на закрытую дверь. – Дай ключи.
- На выпускном я испугался. Нет, Лер, я не просто испугался, я охренеть как испугался. Ты просто не понимаешь, как действуешь на меня. Я как будто себя теряю.
Я не знаю, Игорь? Конечно, куда уж мне…
В мыслях злюсь, готова придушить его, но сама сижу ровно.
- Это невыносимое состояние, серьезно, на грани дурки, я сорвался один раз. Родители решили, что я мозгами тронулся, когда из Лондона назад в Россию сорвался, да еще и ВУЗ выбрал черт пойми какой. Кстати, почему именно этот?
- Название понравилось, – фыркнула, не желая признаваться, что из-за стресса и недосыпа просто завалила вступительные в желаемый. О том, кто был причиной этого стресса и недосыпа, конечно, тоже умолчала.
- Только вот лучше ни хрена не стало. Вся моя теория о том, что достаточно будет просто держать тебя в поле зрения, чтобы чувствовать себя нормальным, но при этом оставаться собой, полетела к чертям практически сразу.
И снова эта предательская дрожь в руках. Сдохнуть, наверное, проще, чем до конца его дослушать, потому что верить безумно хочется, а верить не получается.
Потому что это Игорь – тот самый Игорь, которого я знаю столько лет!
- После тебя я пообещал себе никогда не заводить серьезных отношений, ни в кого не влюбляться и ни к кому не привязываться, но знаешь, фигня все это. Потому что на свете все равно есть ты. Пусть на противоположном его конце, это уже неважно, достаточно раз встретиться взглядом, и все.
Господи, как же тихо внутри, все мои мысли куда-то запропастились, только его слова эхом отдаются. Но я же отлично понимаю, что им нельзя верить, что все кончится так же.
- К чему ты это говоришь?
- К тому, что невозможно постоянно бегать от себя. К тому, что хочу, чтобы все наконец было нормально. Потому что любое пусть даже самое хреновое с тобой лучше даже самого великолепного без тебя. Хочешь, ори на меня всю оставшуюся жизнь, хочешь – палкой гоняй, – Игорь замолчал и улыбнулся, но быстро стал серьезным, качнул головой и заговорил вновь: - Но ты ведь не воспримешь меня всерьез.
Я не ответила, потому что последняя фраза не была вопросом. Ветров знал меня ничуть не хуже, чем я его, хотя почему-то именно сейчас на мгновение мне показалось, что мы оба заблуждались в своих выводах.
- Ладно, Лер, мы вот как поступим. Что такое год, когда мы мозги друг другу пудрим уже столько лет? Фигня, правда ведь? – я вновь промолчала, и Игорь продолжил. – Вот и отлично. Тогда увидимся дней так через 365.
После чего Ветров поднялся со стула, достал из кармана ключи, подошел к входной двери, быстро отпер ее и вышел на улицу, оставив меня наедине с мыслями, которые готовы были взорвать голову.
Ничего, года мне хватит, чтобы заставить их утихомириться. Всегда хватало и сейчас хватит. Окончательно.
* * *
Это был самый паршивый Новый год и самый длинный январь за всю мою жизнь. Холодный, снежный и безумно одинокий. В прочем, февраль выдался не лучше.
Я впервые дала слабину в марте. Нашла в соцсети номер бывшей одногруппницы, которая всегда была в курсе последних сплетен, понадеялась, что со времен учебы ничего не изменилось, и нажала кнопку вызова. Наверное, это был первый раз в жизни, когда Марина ощутила свою бесполезность, потому что не смогла выдать и двух слов о том, где сейчас находится Игорь Ветров. Когда мы прощались, я чувствовала в ее голосе истерические нотки, даже испугаться успела, не закончится ли дело суицидом.
Однако я быстро успокоилась. Перестала волновать не только судьба Марины. В голове все чаще крутились мысли о граблях и о том, что сама вселенная помогает мне выбросить Игоря из головы. Только вот выбросить все равно не получалось.
Он дал мне год на размышления. Я надеялась, что мне хватит парочки месяцев, чтобы забыть его и все, что с ним связано, как страшный сон. Прошло уже четыре, а я по-прежнему готова волосы на голове рвать от одного секундного воспоминания о его взгляде.
Доктор, со мной все очень плохо?
Марина перезвонила в конце апреля. Довольный донельзя голос однокашницы заставил меня впервые за все время работы в магазине подарков просто взять и отвернуться от клиента, напрочь забыв о рамке для фотографии, которую он хотел посмотреть.
Какая к черту рамка, когда речь идет о моей жизни?
Марина реабилитировалась сполна, разве что точный адрес не сказала, да это и не важно было пока.
Из царства владычицы я увольнялась с улыбкой. Безумно широкой и, возможно, впервые за все время работы настолько искренней. Радостно собирала вещи, искала квартиру в совершенно незнакомом городе, просматривала объявления о вакансиях.
Я решилась на переезд в июле. Тогда мне достаточно было просто знать, что где-то рядом есть Игорь, и сейчас он гораздо ближе, чем был еще несколько месяцев назад. Именно тогда я впервые поймала себя на мысли, что начинаю понимать его слова.
К августу мой боевой дух стал падать. Работа в новом магазине подарков словно вернула меня в прошлое. Жизнь снова стала серой и скучной, а до Нового года оставалось еще целых четыре месяца.
В сентябре я вновь решилась на звонок Марине. Вопрос был предельно простым – не женился ли Ветров. К счастью, на этот раз ей не потребовался месяц, чтобы узнать ответ. Нет, он не женился.
В октябре я была готова на все, что угодно, лишь бы Игорь вдруг вновь появился в моей жизни. Согласна, пусть орет, матерится, заставляет меня блины печь с утра до
