Вспомнив, что случилось дальше в тот первый «выход в свет» Геммы, Фредерик и сейчас, по прошествии почти полувека, рассмеялся.
Двери гостиной с шумом распахнулись, и внутрь ураганом ворвалась Госпожа Директор. Она руководила общим процессом обучения в Поднебесье, начиная с младших классов и заканчивая последними курсами университета.
Дети обожали ее. Впрочем, не только дети.
Фредерик оторопело застыл на месте, при виде женщины. Госпожа Директор, бывшая всегда эталоном стиля и вкуса, сейчас выглядела, мягко сказать, «неважно». Ее тяжелые черные волосы, обыкновенно уложенные в идеальную прическу, были растрепаны. Юбка в пол съехала на бок, каблук туфли сломался и при ходьбе волочился по паркету с противным звуком. А глаза… Огромные влажные черные глаза, в которых тонули и мальчики, и девочки, сейчас горели блеском безумия. Вдобавок ко всему дикая лесная кошка, которую Госпожа Директор всюду водила за собой на поводке, сейчас была напугана, и, выгнув кирпично-полосатую спину дугой, ехала на четырех лапах за хозяйкой.
Женщина стремительно подлетела к вжавшейся в кресло Гемме и, не владея собой, закричала на девочку:
– Где мои пуговицы?! Верни мои пуговицы!!
Прежде чем Фредерик успел прийти в себя, прежде чем Гемма успела вымолвить дрожащими губами хоть слово в свое оправдание, к директрисе подлетела Глава Ученого Совета, и, крепко схватив ту за локоть, развернула к себе.
Высокая белокурая женщина в элегантном черном брючном костюме, с белой болонкой под мышкой, кинула на Гемму быстрый взгляд, чтобы удостовериться, что та не потеряла сознание от испуга, а затем переключила все свое внимание на директрису.
– Милана, посмотри на меня! – тихо, но настойчиво произнесла блондинка. – Милана! – говорила она, бережно разворачивая лицо женщины к себе за подбородок.
Директриса попыталась стряхнуть с подбородка тонкие сильные пальцы. Но на блондинку в костюме эта попытка не произвела никакого впечатления. Она привыкла противостоять директрисе, потому что возглавляла Ученый Совет.
– Госпожа Директор! – уже громче и резче позвала блондинка.
Потом она заметила сиреневый порошок на растерянном лице брюнетки. Прямо под носом. Первым ее порывом было приблизиться, чтобы рассмотреть внимательнее, но она тут же отпрянула назад, дабы не впасть в подобное директрисе состояние.
– Что вы нюхали сегодня, госпожа Директор? – нахмурилась блондинка.
Ответ ей не понадобился.
В этот момент в гостиную залу вбежали две дочери врачевателя. Одна из них держала в руках разбитую колбу.
Блондинка тут же все поняла и коротко расслабленно выдохнула. Даже ее плечи, бывшие до этого в напряжении, расслабились и чуть опустились.
– Кто-то посещал прозекторскую? И наглотался волшебных паров?
– Что за зелье? – бросила она девочкам, продолжая удерживать директрису за подбородок.
– Розмарин, лаванда и белена, – бойко ответила одна из них, с интересом наблюдая за разыгрывающейся сценой. – Ее надо привести в чувство.
Белокурая женщина посмотрела на девочек, сузив проницательные голубые глаза и сжав губы в линию. Фредерик увидел в ее взгляде что-то похожее на неодобрение, а потом, никто даже не успел понять, как это произошло, (потому что все смотрели на женщину в костюме, будто загипнотизированные ее взглядом), по залу прокатился звон пощечины.
– Почему Вы бьете меня по лицу, госпожа Глава Ученого Совета? – возмущенно спросила директриса, не скрывая непонимания в своем голосе.
Рома, а именно так звали белокурую женщину, занимавшую должность Главы Ученого Совета, видя, что Милана пришла в себя, убрала одну руку за спину, другой продолжая удерживать под мышкой белую болонку.
– Прошу простить меня, госпожа Директор, – она учтиво склонила голову.
Милана мгновение сверлила Рому горящим взглядом черных, как звездная ночь глаз, но затем с достоинством выпрямилась и произнесла:
– Проводите меня, госпожа Глава Ученого Совета! Мне надо обсудить с вами учебный план!
– Конечно, госпожа Директор!
Милана с гордо поднятой головой взяла Рому под локоть, и они обе удалились в направлении главного университетского коридора. Кирпичного цвета дикая кошка с широкими черными полосами на спине последовала за хозяйкой.
– Что за опыты вы проводите? – зашептал Фредерик дочкам прозектора, когда в зале остались они вчетвером с Геммой и девочками.
– Это было заклинание безумия, – так же громким шепотом отвечала ему одна из них.
– Не смейте использовать директрису в качестве подопытного материала! – горячо произнес Фредерик.
– Это было чистой случайностью, – оправдывалась вторая, разводя испачканными по локоть руками и открывая глазу прожженный фартук. – Мы не знали, что она появится у нас.
– Что Милана делала в прозекторской? – спросил Фредерик, задумавшись. – Она ранена?
– Мы не успели подслушать, – с явным раскаянием признались обе. – Папа так и не вышел к ней.
Фредерик повернул голову к сестре. Гемма продолжала сидеть в кресле, не издавая ни звука.
– Познакомьтесь, – сказал он важно. – Это моя сестра, Гемма. А это дочки прозектора, Селена и Прозерпина.
Гемма, прикусив губу, молча кивнула им. Они же, увидев ее красивое платье, бросились вокруг стола, чтобы поближе рассмотреть кружева и атлас.
***
Прошло совсем немного времени, и его сестра освоилась. И вот тогда проявился весь ее характер. Если она заговаривала с собеседником, то выкладывала все напрямик, без обиняков. Фредерик же был исполнен мягкости в обращении. Был когда-то исполнен.
Фредерик вспомнил, как вчера Ансельм смотрел на него. Хотя у друга и не было глаз, его внутренний взгляд чувствовался от этого ничуть не хуже.
– Что случилось? – спросил Фредерик, начиная нервничать.
– У меня такое ощущение, что ты готов поменяться со мной местами, – сказал Ансельм.
Даже вода из замшелого родника в стене, заменяющего в доме брата и сестры кран, на мгновение перестала капать, не покушаясь на целостность возникшей тишины.
Фредерик покосился на друга. Ансельм сидел перед ним на стуле с чашкой чая в руках, со спящей кошкой на коленях. Короткие вьющиеся волосы соломенного цвета чуть взъерошены. Штаны и рубашка из грубой простой ткани. И эта невесомость во всем облике. Фредерик часто находил успокоение просто в наблюдениях за другом. Он мог думать о чем-нибудь тревожном, а потом вдруг наткнуться взглядом на Ансельма и забыть о своих тревогах. И долго не вспоминать о них.
Ансельм, как и все нетронутые, выглядел цельным. Потоки ласковой энергии, плавно протекающие через его существо, были явно осязаемыми. Ко всему этому примешивалось знание, что вот сидит перед тобой человек, и он никогда, никогда в своей жизни не испытывал душевной боли, не страдал и не мучился. И твоя собственная боль утихала от одного только допущения такой возможности.
